В забытой стране Рахул Санкритьяян Рахул Санкритьяян В забытой стране Роман Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР Москва 1959 ОТ ПЕРЕВОДЧИКА Однажды — это было несколько лет тому назад, в городе Дели, — я зашел в книжный магазин. Незадолго до отъезда в Индию я прочитал в индийском журнале «Саптахик Хиндустан» отрывки из последнего исторического романа Рахула Санкритьяяна «Забытый путешественник», в котором рассказывается об индийце Нарендраяше, совершившем в VI веке нашей эры путешествия по Цейлону, Средней Азии, Сибири, Монголии и Китаю. Роман заинтересовал меня, и поэтому нет ничего удивительного в том, что я спросил продавца, не может ли он показать книги Санкритьяяна.  — Санкритьяяна? Вот он, Рахул Санкритьяян! — ответил продавец и гордо провел рукой по нескольким книжным полкам. Затем он предложил мне пройти за прилавок, чтобы я мог посмотреть книги. Я тотчас же воспользовался приглашением. Рядом с книгами по истории стояли философские труды, между историческими романами и книгами по географии — пьесы и переводы художественной литературы с иностранных языков на хинди. Сколько знаний и кропотливого, упорного труда потребовали они от своего автора! Стоя перед книжными полками, я вспомнил всё, что читал и слышал об авторе этих книг. А вспомнить было что: не у каждого такая интересная, насыщенная событиями жизнь, как у него. Рахул Санкритьяян — крупнейший ученый-историк и писатель Индии, владеющий более чем десятью индийскими и иностранными языками. Он подлинный патриот. Он не отгораживается от мира стенами кабинета и глубоко интересуется жизнью своего народа и народов других стран. Еще в молодости Рахул Санкритьяян принял активное участие в национально-освободительном движении народов Индии против английского империализма, которое окончилось победой индийского народа: в 1947 году Англия была вынуждена предоставить Индии независимость. Когда в 1939 году в провинции Бихар, где Рахул Санкритьяян вел работу среди населения, была создана коммунистическая партия, он стал одним из первых ее членов. Колониальные власти не раз заключали Санкритьяяна в тюрьму, но преследования не сломили его воли. Он и в тюрьме не складывал оружия и продолжал борьбу. Рахул Санкритьяян, страстный любитель путешествий, изъездил всю Индию, побывал в труднодоступных районах Химачал-Прадеша, Тибета и Непала, путешествовал по Цейлону, Китаю, Монголии, Корее, Японии, Ирану, Афганистану и Англии. И сейчас, несмотря на свой уже немолодой возраст (он родился в 1893 году), Рахул Санкритьяян не живет подолгу на одном месте и продолжает путешествовать, чтобы своими глазами видеть жизнь такой, какая она есть. Рахул Санкритьяян — искренний друг советского народа. Он трижды бывал в Советском Союзе. Во время своего последнего, длительного пребывания у нас (уже после второй мировой войны) он преподавал в Ленинградском университете. В своих произведениях он с большой любовью отзывается о нашей стране и советских людях. …Вернувшись в гостиницу с кипой книг Рахула Санкритьяяна, я, сгорая от нетерпения, начал просматривать их. Очередь дошла до небольшой книжки в скромном желтом переплете. Я раскрыл ее и увидел приключенческий роман. Я перелистал несколько страниц, чтобы узнать, о чем рассказывается в нем, но книга захватила меня, и я, не в силах оторваться, читал, как… Но я не буду пересказывать содержание этой книги — сейчас вы прочитаете ее сами. Я хотел бы только рассказать вам ее историю. Когда-то Рахул Санкритьяян прочитал английскую приключенческую повесть. Книга ему очень понравилась, и, хотя он забыл потом и название и автора этой книги, он часто вспоминал о ней и думал о том, что хорошо бы написать для индийской молодежи такую приключенческую повесть на хинди, которая бы расширяла знания по древней истории и развивала у юного читателя стремление к научным изысканиям и открытиям. В 1923 году он был арестован и заключен в Хазарибагскую тюрьму, и у него, таким образом, появился «досуг», длившийся более двух лет. В тюремной камере, естественно, не было библиотеки, и Рахулу Санкритьяяну неоткуда было почерпнуть исторический материал для своей книги. Тогда он решил, что цель его должна заключаться не столько в знакомстве читателя с древним миром, сколько в том, чтобы разжечь у молодежи любознательность и интерес к науке. Эта мысль была выражена им в предисловии к его другой приключенческой повести, «В волшебной стране», в котором он писал: «Я надеюсь своими книгами пробудить любознательность у молодых читателей, которые не побоятся во имя науки отправиться в трудные и опасные путешествия по своей земле и по другим странам». О том, достиг ли Рахул Санкритьяян своей цели, вы сможете судить сами, прочитав его книгу. Когда вы будете читать этот роман, у вас обязательно возникнет вопрос: что в нем правда, а что вымысел? Я хочу заранее ответить вам на него. Страны, о которой рассказывается здесь, в действительности не было и быть не может: Африка достаточно хорошо изучена, чтобы в ней могла «затеряться» еще неизвестная нам страна. Но автор более или менее точно воспроизводит картину из истории древнего Египта. Что же касается героев этого романа — и преданного науке профессора, и его верных друзей: капитана Дхирендры и Чана, которые никогда не теряли веры в победу, и, наконец, алчного Дхандаса, готового на всё ради денег, — то их характеры взяты из жизни. Создание образов профессора, Дхирендры и Чана, бескорыстных и смелых путешественников (да, они все были смелыми, в том числе и профессор, хотя сам он о себе другого мнения), делает честь писательскому таланту Рахула Санкритьяяна, сумевшего отказаться от типичных героев буржуазной приключенческой литературы, движимых исключительно жаждой наживы. И если он все же изобразил Дхандаса, то лишь для того, чтобы читатель сам смог сравнить его с подлинными героями, которые вызывают к себе уважение, любовь и симпатию, и сделать для себя соответствующие выводы. Я надеюсь, что вы с большим интересом прочитаете эту книгу о смельчаках, которые отважились отправиться на поиски нового в стремлении обогатить науку.      Юрий Маслов ПРЕДИСЛОВИЕ Если бы мне сказали раньше, что я, человек науки, профессор истории древнего мира, опишу свое путешествие в форме приключенческого романа, я ни за что на свете не поверил бы. И, уж конечно, я никогда не предполагал, что славу и известность принесет мне не столько само описание событий, свидетелем и участником которых довелось мне быть, сколько мои безуспешные старания доказать, что все рассказанное мною — чистая правда, а не плод моей фантазии. Я хорошо знаю историю древнего Египта и знаком с необычайными религиозными обрядами и развитием «магии» в Стране пирамид. Однако сам я не верю ни во что магическое и сверхъестественное. Я убежден, что амулет, изображающий священного жука-скарабея, о котором вы узнаете ниже, ни в коей мере не смог повлиять на нашу жизнь, и мне хочется, чтобы читатель тоже понял это. Да и как можно поверить, что небольшой кусок камня — тяжелого кремня с зеленоватым отливом — способен оказать влияние на жизнь человека? По-моему, все происходящее с нами зависит от стечения обстоятельств. Но я отнюдь не собираюсь навязывать свое мнение читателям. По натуре я человек тихий, скромный, целиком посвятивший себя науке. В связи с научными изысканиями я много раз бывал на берегах Нила, совершил три поездки по Месопотамии, посетил Палестину и Грецию, но у меня не было ни малейшего желания принять участие в какой-либо экспедиции, сопряженной с опасностями. И это вполне естественно, если учесть, что я никогда не отличался храбростью и физически совершенно не приспособлен к трудностям. Я понимаю, что, прочитав эти строки, вы удивитесь, что я даже не пытаюсь скрыть от вас свои недостатки, как поступают многие авторы. Но это объясняется не столько моей самокритичностью, сколько стремлением к правде. В определенных кругах я пользуюсь большой известностью, но многие из тех, кто прочитает эту книгу, не знают меня, и потому, прежде чем приступить к рассказу о нашей экспедиции, я считаю необходимым обратиться к вам с данным предисловием. К этому вынуждает меня еще и то, что я не хочу ставить себе в заслугу путешествие, которое пришлось совершить мне и моим товарищам в поисках гробницы Серафиса: я был лишь невольным участником описываемых мною событий. Оказавшись в положении человека, которого на каждом шагу подстерегают опасности и которому постоянно приходится преодолевать огромные трудности, я только лишний раз убедился в том, что мое настоящее место — за письменным столом. Я не могу позволить себе начать рассказ, не упомянув сперва о своих товарищах — капитане Дхирендре Натхе и господине Чане. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое восхищение этими сильными, смелыми людьми, которые в те трудные дни были со мной и у которых я в неоплатном долгу: если бы не они, меня давно уже не было бы в живых. До самой смерти я буду вспоминать капитана Дхирендру Натха с чувством глубокого уважения. Вспоминая честность Дхирендры Натха, его мужество, хладнокровие и твердую веру в победу, которые не могла поколебать никакая опасность, я по праву могу гордиться таким другом, как он. А господин Чан? Хотя я не очень разбираюсь в людях, но знаю, что таких умных и решительных людей не так часто встретишь у нас. Во время путешествия мне много раз представлялась возможность убедиться в удивительной находчивости и железной логике этого человека, причем Чан был таким же смелым, как и Дхирендра, и, несмотря на свою полноту, никогда не знал, что такое усталость. Я счастлив, что встретился с этими замечательными людьми в самом начале нашего путешествия, и сейчас мне страшно даже подумать о том, что было бы со мной, если бы не они. Несомненно, я погиб бы тогда в Нубийской пустыне, а мои высохшие на солнце кости растащили бы коршуны и ястребы. Что же касается меня самого, то я являюсь полной противоположностью этим людям. Природа не наделила меня качествами, необходимыми для того, чтобы жить жизнью смелых. Я не умею обращаться с оружием, и, кроме того, у меня нет никакого желания подвергаться опасностям и рисковать жизнью. С детства я отличаюсь слабым здоровьем и хилым телосложением, и вы легко в это поверите, если я скажу вам, что мой рост едва достигает ста шестидесяти сантиметров, а вешу я немногим более пятидесяти килограммов. У меня узкая грудь, сутулая спина и в довершение всего несоразмерно большая голова. И хотя в школе я считался одним из самых способных учеников и за свои успехи получил немало наград, но на спортивной площадке я не блистал: помимо того, что я не был физически крепким, у меня отсутствовала воля к победе, необходимая для каждого спортсмена. Отца я лишился в восемь лет, и оставленное им наследство перешло в руки опекунского совета, который передал его мне в полную собственность сразу же по достижении мною совершеннолетия. Состояния, оставленного мне отцом, было вполне достаточно, чтобы я смог получить образование и заняться научной работой. Единственным моим желанием было учиться и учить других. Сорок лет своей жизни я отдал любимому делу — изучению истории древнего Египта, и, по мере того как увеличивались мои знания, любовь к науке становилась все сильнее и крепче. Я преподавал в Непальском колледже и в Видехском университете, который избрал меня своим почетным доктором. Кроме того, я был членом Комитета по сбору денежных средств при Фонде обследования Египта[1 - Фонд обследования Египта — организация, созданная в конце XIX века для содействия широкому развитию археоогических раскопок в Египте (Эти и все последующие примечания сделаны переводчиком.)]. В тридцать пять лет я уже получил ответственный пост хранителя Исторического музея в Наланде[2 - Наланда — город, расположенный в Северной Индии, недалеко от Патны, столицы современного штата Бихар.], на котором и пребываю по сей день. Может быть, последние строки покажутся вам не совсем скромными, но я был вынужден написать это для того, чтобы никто не принял события, описываемые ниже, за вымысел: такой серьезный и всеми уважаемый человек, как я, никогда не станет подрывать свой авторитет, сочиняя забавные истории. Я не принадлежу к тем людям, которые в свободное от работы время пишут приключенческие повести, —ученым дороже всего на свете правда. Если же кто-нибудь не поверит мне, пусть сам посетит удивительный город Митни-Хапи. Там, в саду, который раскинулся к северу от царского дворца, он увидит усыпальницу, в которой погребена мумия человека, когда-то служившего адвокатом в Верховном суде города Патны. Глава I СЕРАФИС Прежде всего мне следует остановиться на причинах, которые побудили меня отправиться в это необычайное путешествие. Учитывая, что большинство читателей, по-видимому, знакомо с историей Египта лишь в общих чертах, я расскажу об одной из эпох в истории этой древней страны. На стенах одного из фиванских храмов изображена похоронная процессия, провожающая Серафиса (или Сераписа — как читают это имя другие ученые) в последний путь. Из иероглифической надписи и рисунков нам известно, что Серафис был одним из богатейших людей в Египте и считался другом правившего в то время фараона. Мы не знаем, принадлежал ли Серафис к царской династии или нет, что, впрочем, не имеет особого значения для данной истории. По всей видимости, он был верховным жрецом или же занимал высокий государственный пост, потому что его похороны были обставлены так торжественно и богато, словно хоронили фараона. Вместе с телом Серафиса в гробницу положили несметные сокровища. Из иероглифической надписи известно, что кубки, кувшины, сундуки и ларцы для хранения пищи, оружия, одежды и украшений, поставленные рядом с саркофагом, были сделаны из чистого литого золота и украшены искусно отчеканенным портретом Серафиса. Впереди похоронной процессии, изображенной на стенах фиванского храма, идет жрец со священным жуком-скарабеем в руках. На рисунке этот жук-скарабей в несколько раз превышает натуральную величину. Во время второй поездки по Египту, когда раскопки Фив были в самом разгаре, мне посчастливилось еще раз посетить этот храм и на только что откопанном камне прочитать надпись, в которой рассказывалось о погребении Серафиса. Я был очень рад этой находке. Особенно интересным и важным показалось мне то, что на камне место погребения Серафиса было нарисовано в виде двух скал, на которых сидели ястреб и коршун. Внизу, под скалами, лежала, вытянувшись, огромная змея. Греческий историк Геродот во второй главе своей «Истории» писал, рассказывая о Египте, что Нил берет начало между двумя скалами, одну из которых называют Мафи, а другую — Крафи. По правде говоря, я никогда не принял бы две скалы, изображенные на камне, за место истока Нила, но под одной из них была статуя, которая несомненно изображала бога Нила Хапи с лотосом на голове, а сидевшие на скалах птицы могли олицетворять собой Белый и Голубой Нил. Сопоставляя сведения, почерпнутые из надписи и изображения на камне, с данными Геродота, я постепенно начал приходить к выводу, что Серафис не был похоронен в Фивах и что его гробница находится по ту сторону Нубийской пустыни, недалеко от истоков Нила. В пользу этого свидетельствовал и папирус Менэ, из которого мне удалось прочитать лишь небольшой отрывок, — остальная часть его до сих пор не расшифрована. Я никогда не забуду, как обрадовался, встретив имя фиванского «князя» Серафиса в описании, касавшемся эпохи правления фараонов двенадцатой династии[3 - Двенадцатая династия фараонов Египта правила предположительно с 2000 по 1801 год до н. э.]. Уже одно это само по себе служило доказательством, что Серафис мог быть похоронен в Эфиопии, так как именно во время правления двенадцатой династии фиванские фараоны захватили огромную территорию, покрытую лесами и лежавшую к северу от Великих озер в Центральной Африке. К тому же в той части папируса, которую я смог разобрать, сообщалось, что по приказу фараона в страну, лежащую к югу от Мероэ, была снаряжена военная экспедиция и что возглавил ее сам Серафис. По-видимому, эта страна начиналась у места слияния Белого и Голубого Нила, вблизи современного города Хартума. Кроме того, в папирусе говорилось, что гробница Серафиса находится в городе Митни. Мне был известен только один Митни, или Митани, расположенный в номе[4 - Ном — административная единица древнего Египта.] Найф, к югу от Мемфиса, но там не мог быть погребен фиванский вельможа. Следовательно, речь шла о неизвестном мне городе, который, кстати сказать, в другом месте упоминается под названием Митни-Хапи, что опять-таки связывало погребение Серафиса с именем бога Нила. Прежде чем перейти к основным событиям и рассказать о тайне жука-скарабея, надо суммировать те сведения, которые находились у меня до появления в Наландском музее священного амулета. Как вы уже знаете, мне удалось установить из исторических материалов, что фиванский князь Серафис вместе со своими сокровищами был погребен в Митни-Хапи, в городе, который не известен ни одному египтологу и которого нет ни на одной древней или современной карте, и, сопоставляя факты, я предположил, что этот город находился в той части Эфиопии, которую ныне называют Суданом. Ну, а теперь можно рассказать и о жуке-скарабее. Я не могу назвать точную дату, когда все это произошло, но то необыкновенное утро до сих пор свежо в моей памяти. Я сидел в своем кабинете в Наландском музее и расшифровывал какие-то иероглифы. Мне пришлось зачем-то зайти в комнату, где хранились памятники древности, по тем или иным соображениям не выставленные в залах музея. В комнате лежало множество различных предметов старины, к которым я всегда был неравнодушен, и я не удержался и принялся их рассматривать с большим интересом. Неожиданно я обнаружил, что некоторые из этих вещей могли бы пригодиться мне для работы, и начал тщательно обследовать все содержимое комнаты, пока наконец не заметил закрытый на замок ящик. Ключ от него после долгих поисков я обнаружил в одном из конвертов, валявшихся на столе, и мне показалось, что кто-то нарочно хотел спрятать этот ключ. В ящике оказалась шкатулка. Когда я поднял ее, то почувствовал, что там лежит что-то тяжелое, и это еще более разожгло мое любопытство. Я тотчас же раскрыл шкатулку, и моему изумлению не было границ, когда я увидел у себя в руках красивый амулет из зеленого кремня, сделанный в виде жука-скарабея. Да, это было самое удивительное происшествие за всю мою жизнь! Внимательно осмотрев находку, я убедился, что это тот самый жук-скарабей, который когда-то принадлежал Серафису. Как странно, что спустя столько лет судьба снова свела меня с Серафисом! Я так растерялся от неожиданности, что даже не догадался прочитать иероглифы на амулете. Гробница Серафиса не найдена до сих пор, и нам даже не известно, где ее следует искать. Ученым не удалось найти ни одной вещи, принадлежащей Серафису, а здесь, передо мной, лежит сам жук-скарабей, который каким-то чудом проник в Наландский музей. Непонятно, почему такая драгоценная вещь нигде не была зарегистрирована и не экспонировалась в одном из залов нашего музея. Как жаль, что я, главный хранитель всех этих бесценных памятников истории, не знал, что священный жук Серафиса находится у нас! И если бы сегодня совершенно случайно я не пришел сюда, то кто знает, сколько еще времени пролежал бы он здесь под замком, в этой темной и редко посещаемой комнате. Продолжая размышлять о происшедшем, я взглянул на бумагу, в которую был завернут драгоценный амулет. Как вы уже знаете, я не помню точно, какого числа я обнаружил жука-скарабея, но, к счастью, я не выбросил этой бумаги, которая оказалась номером газеты «Магадха» от 26 июня 19… года. Прежде чем приступить к детальному изучению жука, мне захотелось узнать, как он попал к нам в музей. Я вызвал секретаря, но мои расспросы ни к чему не привели, так как он сам видел этого жука впервые. Он только смог сообщить мне, что раньше в музее работал некто Рамешвар, который часто заходил в эту комнату и пользовался этим ящиком. Я принес жука-скарабея домой и положил его осторожно в письменный стол. От секретаря я узнал, что Рамешвар живет в Вихаре, и в тот же вечер я был у него. Когда я спросил Рамешвара о жуке, он смутился. Однако постепенно мне удалось выяснить у него все, что он знал об этом амулете. В один из осенних дней 19… года (числа Рамешвар не запомнил), когда он дежурил в Египетском отделе Наландского музея, к нему вбежал человек средних лет, казавшийся чем-то взволнованным, и сунул ему в руки тяжелый сверток, весивший около двух килограммов. Рамешвар с удивлением спросил, в чем дело, и незнакомец ответил торопливо: «Ради бога, возьмите его. Если вы откажетесь, мне придется искать еще кого-нибудь, кому я смог бы отдать эту вещь. Но помните: берегитесь Псаро!» И этот странный человек исчез так же внезапно, как и появился. Все произошло быстро, стремительно — Рамешвар не успел даже разглядеть его как следует и запомнил только, что лицо незнакомца было загорелым, хотя на дворе стояла осень и шли беспрерывные дожди, а всю его одежду составляли рубашка и дхоти[5 - Дхоти — вид набедренной повязки.]. Из рассказа Рамешвара я смог заключить, что этот человек скрывался от преследований противника, который, наводил на него страх, и, улучив момент, забежал в музей. Почему Рамешвар никому не рассказывал о происшедшем, мне удалось выяснить только после долгих расспросов. Оставшись один, Рамешвар развернул сверток и увидел жука из зеленоватого кремня. Он никогда не слышал о священном скарабее Серафиса и поэтому не мог даже предположить, какая ценность лежит у него в руках. Вечером Рамешвар принес жука домой, чтобы впоследствии продать его в Наландский музей, но с этого дня с ним стали происходить несчастные случаи, резко изменившие его намерение. Вскоре после того, как жук попал к Рамешвару, в доме обвалился потолок, и семье лишь случайно удалось избежать смерти. Затем у него тяжело заболела жена. В течение нескольких недель не было никакой надежды на ее выздоровление, и врачи, как уверял меня Рамешвар, не могли даже определить болезнь. Не успела поправиться жена, как банк, в котором хранились сбережения Рамешвара, потерпел крах, и он лишился всех денег, которые удалось скопить ему с большим трудом в течение долгих лет. И в довершение всего, возвращаясь однажды из Наланды в Вихар, Рамешвар поскользнулся, выходя из вагона, и упал на рельсы. К счастью, поезд не успел тронуться, но Рамешвар сильно ушибся и вывихнул руку, и ему пришлось очень долго сидеть из-за этого дома. После всех этих несчастий, которые обрушились на его голову, Рамешвар пришел к выводу, что во всем виноват жук. Я не могу сказать точно, какие у него были основания думать так, но отсталые и суеверные люди часто находят самые нелепые и неожиданные объяснения подобным происшествиям. Итак, свалив все на жука, Рамешвар решил избавиться от него. Однако этот сверток пролежал у Рамешвара еще недели три, пока новое событие не заставило его поскорее расстаться с жуком. Рассматривая тряпку, в которую был завернут амулет, Рамешвар разобрал на ней имя Шивнатха Джаухри, и вдруг он узнает из газет, что этот человек при таинственных обстоятельствах убит в своем доме в городе Данапуре. Теперь Рамешвару стало совершенно ясно, что причина всех бед кроется в жуке, о котором он, кстати, боялся рассказывать кому бы то ни было. Как только он окончательно поправился и пошел на работу, он взял с собой своего страшного жука и, придя в музей, завернул его в газету и запер в ящике, где мне и посчастливилось найти этот бесценный амулет. Пробыв у Рамешвара часов до девяти, я простился с ним и отправился домой. Девятичасовой поезд на Наланду уже ушел, а следующий должен был прийти часа через полтора. Поэтому я нанял извозчика и вскоре был дома. Поужинав, я прошел к себе в кабинет, достал из письменного стола жука-скарабея и только стал осторожно разворачивать газету, в которую он был завернут, как вдруг мне бросился в глаза заголовок: ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО В ДАНАПУРЕ Тотчас же, забыв обо всем на свете, я с огромным интересом начал читать. Шивнатх Джаухри, как сообщала газета, был богатым человеком. В течение многих лет он занимался торговлей шелком, но задолго до смерти оставил это занятие. Убийство Шивнатха было совершено вечером, когда его единственный слуга Рамдаял ушел по своим делам и он остался один во всем доме. Все комнаты были тщательно обысканы, замки на ящиках, шкатулках и в шкафу сломаны, а содержимое их выброшено на пол. Убийца вспорол матрац, подушки и даже кресло. По мнению полицейского агента, прибывшего на место происшествия, обыск был самый тщательный, на что требовалось немало времени. Полицейским не удалось выяснить, был ли произведен обыск до убийства или после него. Но самым странным было то, что убийца не забрал ничего из вещей убитого, хотя в шкатулках лежало много драгоценностей и денег. Причина убийства осталась невыясненной. Посудите сами, какие чувства охватили меня, человека, которому дороже всего на свете покой и наука, когда я прочитал о таинственном убийстве Шивнатха Джаухри. Особенно примечательным для меня было то, что в конце статьи сообщалось, что в комнате, где был обнаружен труп, полицейские увидели на полу рядом с телом Шивнатха нарисованное мелом изображение человека с лисьей головой. Полицейские не придали этому факту никакого значения, но я сразу же подумал, что убийство могли совершить только люди, которые исповедовали религию древнего Египта: ведь на полу был изображен не кто иной, как сам древнеегипетский бог загробного царства Анубис с головой шакала, которую полицейские по незнанию приняли за лисью. И тут передо мной встал целый ряд вопросов, на которые я не мог найти ответа. Мы знаем, что древний Египет с его обычаями, религией и языком начал клониться к упадку сразу же после персидского нашествия[6 - Имеется в виду поражение, нанесенное Египту в 525 году до н. э. персидским царем Камбизом, вторгшимся в пределы этой страны и покорившим ее.], еще в VI веке до нашей эры, и его культура постепенно слилась с культурой других народов. И вот у меня, профессора истории древнего мира, имеются неоспоримые доказательства того, что всего лишь несколько лет назад в городе Данапуре, недалеко от Патны, люди, которые исповедовали религию и придерживались обычаев древних египтян, живших на берегах священного Нила, убили Шивнатха Джаухри. Я отложил газету в сторону и, перевернув амулет, начал внимательно рассматривать отшлифованное зеленое брюшко жука. Когда я поднес жука поближе к настольной лампе, чтобы получше разглядеть его, то почувствовал, что меня охватывает дрожь, а сердце начинает учащенно биться. Я и раньше не раз видел удивительные памятники культуры древнего Египта, прочитал много надписей на каменных плитах, но никогда не испытывал ничего подобного. И вдруг мне показалось, что я слышу чей-то голос, который говорит мне: «Берегитесь Псаро!» Глава II ЖУК-СКАРАБЕЙ Теперь я считаю необходимым рассказать об амулете Серафиса, который несомненно является бесценным и необычайно красивым памятником старины и, как мне кажется, не может идти ни в какое сравнение с остальными известными нам амулетами, изображающими священного скарабея. Но сперва позвольте мне познакомить вас с настоящим жуком-скарабеем, а не с его каменным изображением. Жуки-скарабеи принадлежат к подсемейству навозных жуков, входящих в семейство пластинчатоусых подотряда разноядных жуков из отряда жесткокрылых, или просто жуков. С незапамятных времен множество жуков-скарабеев населяло берега Нила, где они приносили большую пользу обществу, являясь своеобразными санитарами. Древние египтяне наделяли жуков-скарабеев сверхъестественной силой и считали их священными наряду с быками, шакалами и ибисами. И это не удивительно, так как на заре цивилизации наши предки обожествляли многие явления природы и поклонялись различным богам, которые часто отождествлялись ими с представителями животного и растительного царства. Жук-скарабей, он же бог Хепер, изображался или жуком, стоящим на кругу, или существом с телом человека и головой жука, подобно тому как Анубис изображался человеком с головой шакала, Тот — с головой ибиса и Гор — с головой сокола. Бог-скарабей Хепер, кроме того, часто отождествлялся древними египтянами с богом солнца Ра. Но я не хочу слишком долго задерживать ваше внимание на древнеегипетской мифологии — нам достаточно знать, что скарабей, по поверью египтян, обладал рядом сверхъестественных свойств. Древние египтяне не могли не заметить ту пользу, которую приносили жуки-скарабеи, уничтожая гниющие продукты, очищая землю от всего старого, умирающего и давая тем самым начало новой жизни. В связи с этим Хепер, или бог-скарабей, почитался в древнем Египте богом здоровья и долголетия. Металлические или каменные статуэтки этого бога ставили рядом с телом покойного. При раскопках редко попадаются гробницы, в которых не было бы изображений бога-скарабея. Скульптурные изображения жука-скарабея, сделанные с точным соблюдением пропорций из таких твердых пород, как мраморовидный известняк, кремень и нефрит, отличаются необычайной тщательностью работы и являются примером высокого мастерства изобразительного искусства в древнем Египте. И тем не менее я повторяю, что не видел еще ни одного жука-скарабея, который мог бы сравниться по красоте с амулетом Серафиса. На нем были высечены такие мелкие иероглифы, что мне пришлось достать увеличительное стекло, чтобы прочитать их. На спинке жука был нарисован Хепер, плывущий в лодке по водам священного Нила. Бог-скарабей сидел на возвышении с надписью «Митни-Хапи», знакомой мне еще по папирусу Менэ. У его ног, поднявшись на задние лапки и широко расправив крылья, расположился жук-скарабей, а несколько поодаль от него стоял бог загробного царства Анубис со скрещенными на груди руками и смотрел в лицо Хеперу. По обеим сторонам лодки выглядывали из воды цветы лотоса, почтительно склонившие свои красивые головки перед богами. Однако брюшко жука, которое, в отличие от спины, было плоским, заинтересовало меня значительно больше, чем изображение Хепера, встречавшееся мне уже не раз. В нижней части амулета была высечена надпись, и, так как иероглифы сохранились в отличном состоянии, я без особого труда прочитал их с помощью увеличительного стекла. Поскольку нет никакой необходимости приводить здесь дословно перевод всего текста, я ограничусь лишь коротким пересказом его. В первых строках говорилось о том, как можно проникнуть в гробницу Серафиса. Должен честно признаться, что это объяснение показалось мне неясным и запутанным, и я ничего не понял, кроме того, что у входа в гробницу стоит статуя бога солнца Ра, а рядом с ней на стене сделана иероглифическая надпись. Стоит только каким-то особым, «тайным», способом соединить амулет Серафиса с иероглифами на стене, как дверь сама раскроется перед вами, и вы сможете беспрепятственно пройти внутрь. Это, наверное, напоминает вам слова «Сезам, откройся» из сказки «Али-баба и сорок разбойников», и я, не скрою от вас, вначале подумал то же самое. Изучая в течение многих лет культуру древнего Египта, которую я любил всей душой, я прочитал не одну магическую надпись и был достаточно опытен, чтобы не поверить в правдивость этих строк. Однако впоследствии я понял, что в надписи не было ничего магического и все объяснялось довольно просто. Дело заключалось в том, что дверь в гробницу вместе с настенной надписью представляла собой своеобразный замок, подобный тем замкам «с секретом», которые продаются сейчас у нас в магазинах. К этим замкам не нужно ключей, так как они сами открываются и закрываются, если в определенной последовательности установить отдельные буквы и цифры, изображенные на них. Но в то время я не уделил этим строкам должного внимания. Большая часть надписи содержала «Заклятие скарабея». Поскольку вы знакомы лишь с немногими древнеегипетскими богами и не знаете египетского учения о перевоплощении, я считаю нецелесообразным переводить все «Заклятие», в котором упоминается целый ряд богов с ссылками на различные мифологические предания, и ограничусь вольным, значительно упрощенным переводом этого отрывка. «ЗАКЛЯТИЕ СКАРАБЕЯ Гробница Серафиса вечно будет охраняться вечно бодрствующими стражами, которые никогда не покинут своего поста и грудью своей будут защищать тело князя Фив. Если же смертные подымут руку на жрецов, охраняющих гробницу, то боги спустятся на землю с четырех сторон неба и жестоко покарают убийц. Скарабей проклинает того, кто первым попытается проникнуть в гробницу, и предупреждает, что сам Анубис уведет этого дерзновенного богохульника туда, где его ожидают вечные страдания. На того, кто посмеет похитить жука-скарабея, чтобы завладеть с его помощью сокровищами из гробницы Серафиса, ляжет печать вечного проклятия бога Хепера. Преступник нигде не найдет спасения от стражей тела Серафиса, которые будут преследовать его по всей земле. На каждом шагу его ожидают только беды и несчастья, и не обрести ему вновь покоя до тех пор, пока не расстанется он с амулетом. Если же он осмелится пересечь Страну солнца, где рождаются красные воды Нила, то погибнет среди горячих и мертвых песков». Даже на мгновение я не мог представить себе, что в этой надписи есть хотя бы доля истины, и сейчас, спустя много времени, я вижу, что в целом мое отношение к «Заклятию» было правильным — лишь немногое из сказанного в нем оказалось правдой. Я не знал, что мне делать с амулетом Серафиса. По-видимому, жук-скарабей теперь принадлежал мне, так как в музей он попал совершенно случайно, а его настоящий хозяин — старый Рамешвар — отказался от него. Наверное, я в ближайшие же дни отнес бы жука к себе на работу и передал бы его в собственность музея, если бы не последующее событие. Утром, когда я завтракал, в комнату вошел слуга и доложил, что меня хочет видеть какой-то господин. Подумав с раздражением, что сейчас не время для визитов, я все же прошел к себе в кабинет, куда слуга провел столь раннего посетителя, и увидел там высокого человека с запоминающейся внешностью. Его лысая голова была окружена венчиком черных волос, и, хотя он не носил ни усов, ни бороды, кожа на подбородке и щеках была такой темной, что казалось, будто он не брился несколько дней. Большие черные блестящие глаза выражали твердую решимость. Я поздоровался с гостем и спросил, кто он и чему я обязан его визитом.  — Дхандас Джаухри, адвокат, — громко ответил он и замолчал, по-видимому считая преждевременным говорить о цели своего прихода.  — Простите меня за нескромность, но не приходитесь ли вы родственником господину Шивнатху Джаухри? — поинтересовался я.  — Да, конечно. Шивнатх Джаухри, убитый в 19… году в городе Данапуре, мой дядя.  — О! Но я надеюсь, что ваш визит ко мне не имеет никакого отношения к этому трагическому происшествию.  — Вы ошибаетесь. Если бы мой дядя не был убит, я никогда не пришел бы к вам. Признаюсь, мне как-то сразу стало не по себе, хотя я и старался ничем не выдать охватившего меня волнения и казаться спокойным и вежливым, каким должен быть хозяин в присутствии гостя.  — Вы разожгли во мне сильное любопытство. Присядьте, пожалуйста, — обратился я к Дхандасу и указал на кресло. Он тотчас же уселся в него, достал из кармана пачку старых записных книжек и положил их на стол.  — Господин профессор, я считаю вас самым крупным из современных египтологов, — начал он. Я из скромности опустил голову.  — Вы, по-видимому, не знаете, что мой дядя Шивнатх очень интересовался той областью знаний, в которой вы считаетесь крупнейшим специалистом. Занимаясь торговлей шелком, он посетил много стран, и эта страсть к передвижениям была у него настолько велика, что он продолжал путешествовать и после того, как оставил торговлю. Но больше всего влекла его к себе одна никому не известная страна, о которой он знал очень много. Однако, прежде чем рассказать об этом подробнее, мне хотелось бы, господин профессор, задать вам один вопрос в надежде услышать от такого уважаемого и ученого человека, как вы, ясный и прямой ответ. — Дхандас замолчал и испытующе посмотрел на меня.  — К вашим услугам, — сказал я, выдержав его взгляд.  — Известен ли вам жук-скарабей Серафиса? — спросил он. Трудно описать мое состояние, когда я услышал этот вопрос. Изумление было настолько велико, что я на некоторое время лишился дара речи и подумал, не сон ли это. Хотя фиванский князь Серафис умер несколько тысячелетий назад, мне показалось, будто он неотступно преследует меня. Мне не хотелось лгать, и, как только я пришел в себя, я честно сказал:  — Если бы вы задали мне этот вопрос несколько дней назад, я ответил бы вам «нет». Но с тех пор многое изменилось, и поэтому я говорю вам, что не только знаю об этом жуке-скарабее, но что он находится в данный момент в одной с вами комнате. Едва я произнес это, как Дхандас вскочил с кресла и кинулся ко мне. Лицо его стало белым, как полотно, и он задрожал.  — В этой комнате! Где же? Покажите мне! Покажите мне его скорее! — зарычал он. Я взглянул на него с удивлением и страхом, потом не спеша подошел к письменному столу, открыл ящик и достал амулет. Дхандас выхватил у меня из рук жука-скарабея и, не задерживая внимания на великолепном изображении бога Хепера, плывущего в лодке по священной реке, из чего мне стало ясно, что он ничего не понимает в египтологии, впился глазами в иероглифическую надпись.  — Можете ли вы прочитать, что здесь написано? — спросил он меня. Меня начали раздражать бесцеремонность и резкие манеры Дхандаса, и я довольно сухо ответил ему, что это не составляет для меня никакого труда.  — О чем же здесь говорится? — чуть ли не закричал он.  — Будьте добры сесть в кресло и успокоиться, — предложил я Дхандасу. Тому ничего не оставалось, как подчиниться мне. Но руки не слушались его, пальцы дрожали, а сам он все время ёрзал в кресле, выдавая охватившее его нетерпение. Чтобы не мучить Дхандаса дольше, я начал дословно переводить надпись, по ходу дела рассказывая об упоминавшихся богах. Дхандас слушал меня с огромным вниманием, стараясь не проронить ни слова, и, когда я перевел весь текст, он протянул руку и попросил еще раз показать ему амулет.  — Что написано здесь? — спросил он, показывая на иероглифы, выгравированные на возвышении, на котором сидел бог Хепер.  — «Митни-Хапи». Это тот город, где похоронен Серафис.  — Совершенно верно. А вы знаете, где он находится? Я отрицательно покачал головой.  — А я знаю, — уверенно произнес Дхандас. Я с удивлением посмотрел на него (да и в самом деле, здесь было чему удивиться!) и заметил, что, в таком случае, ему известно то, чего до сих пор, несмотря на многие безуспешные попытки, не смог узнать ни один знаток истории древнего Египта. Хлопнув рукой по пачке записных книжек, лежавших на столе, Дхандас сказал громко:  — С ними я завтра же могу отправиться в Митни-Хапи.  — Неужели вы и впрямь собираетесь ехать туда?  — Да, но при одном условии.  — При каком же?  — Что вы согласитесь сопровождать меня. Я еще раз внимательно посмотрел на этого человека — он показался мне сумасшедшим.  — Но это слишком сложно, потому что я преподаю в университете и, кроме того, занимаю ответственный пост хранителя Наландского музея. Дхандас вскочил с кресла, подошел ко мне и положил свою длинную, тонкую руку мне на плечо.  — Господин профессор, я должен во что бы то ни стало добраться до гробницы Серафиса и надеюсь, что вы не откажетесь поехать в Митни-Хапи вместе со мной. Садитесь, пожалуйста, а я попытаюсь рассказать вам все по порядку. — С этими словами он грубо и бесцеремонно усадил меня в кресло и совершенно неожиданно положил передо мной… свернутый в трубку древнеегипетский папирус. Глава III НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ШИВНАТХА ДЖАУХРИ Положив папирус на записные книжки, он уселся в кресло и обхватил руками колени. Я взглянул на кисти его рук — они свидетельствовали о большой физической силе Дхандаса.  — Мой дядя приобрел этот папирус у бродячего торговца в Каире. Дядя Шивнатх не умел читать иероглифы и, не зная истинной ценности папируса, купил его исключительно как памятник старины, — начал свой рассказ Дхандас. — Дядя был очень образованным человеком и любил книги, хотя я лично, откровенно говоря, ничего не читаю, кроме юридической литературы и газет. Он собрал большую, богатую библиотеку, которая вместе со всем его имуществом перешла по наследству ко мне. И вот совсем недавно, просматривая библиотеку дяди, я нашел эти записные книжки, в которых он вел дневник, и был поражен, прочитав их. Я знал, что дядя много путешествовал, но никогда не предполагал, что ему пришлось пережить такие необыкновенные приключения. Папирус, который я не могу прочитать, может быть нам очень полезен, так как в нем перечислены все сокровища Серафиса, погребенные вместе с его телом в городе Митни-Хапи. Дядя считал, что стоимость золотой посуды, богатой одежды, украшений и шкатулок с драгоценными камнями даже по рыночным ценам (если отбросить тот факт, что эти сокровища являются памятниками древней культуры) составляет не менее пяти-шести миллиардов рупий[7 - Рупия — индийская денежная единица, примерно равная 84 копейкам.]. Ну, что вы на это скажете, профессор? Я ответил, что хотя мне и кажется маловероятным, чтобы в гробнице были захоронены такие богатства, однако у меня нет никаких оснований не верить в это.  — Правда ли, что все предметы, которые во время раскопок находят на территории Египта, считаются собственностью египетского правительства? — спросил Дхандас.  — Да, несомненно, — ответил я.  — Даже в том случае, если гробница находится где-то в районе истока реки Собат?  — Это другое дело. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь добрался до истока этой реки, берущей начало или в округе Монгалла, в Судане, или в округе Каффа, в Абиссинии.  — Мне тоже неизвестно, где находится место истока, но я точно знаю, как добраться туда. И я намерен в ближайшее же время отправиться в эту малоисследованную область Африки.  — Что вас туда влечет?  — Сокровища Серафиса.  — Даже в том случае, если вы действительно знаете, как попасть в Митни-Хапи, осуществить это не так просто, как вы думаете. Но что побуждает вас пригласить меня с собой?  — Еще до прихода к вам у меня было на это несколько причин. Теперь же к ним прибавилась еще одна: то, что вы являетесь владельцем жука-скарабея — ключа, которым мы сможем открыть вход в гробницу Серафиса.  — Так. А другая причина? — спросил я, чувствуя, как мной все сильнее овладевает желание раскрыть тайну священного амулета. Меня, разумеется, не привлекала мысль стать обладателем несметных богатств, но я понимал, что сокровища, найденные в гробнице, помогут мне в изучении одной из эпох в истории древнего Египта, и поэтому план Дхандаса начинал казаться мне очень заманчивым.  — Главной причиной, побудившей меня обратиться к вам, является то, что вы — крупнейший специалист в области египтологии и что вы, вполне возможно, даже можете объясняться на древнеегипетском языке, — ответил Дхандас  — Вы безусловно правы, хотя мне никогда не представится такого случая: уже века прошли с тех пор, как этот язык стал мертвым. Дхандас откинулся на спинку кресла и некоторое время молча разглядывал меня, а потом сказал:  — Вы глубоко ошибаетесь. Древнеегипетский язык не умер. Он жив до сих пор, и, в то время как мы с вами беседуем сейчас здесь, в Наланде, в далекой от нас стране говорят на языке, который вы, профессор, считаете мертвым.  — Где? — недоверчиво спросил я.  — В Митни-Хапи. Раньше я никогда не поверил бы в то, что древнеегипетский язык как живой, разговорный язык сохранился до наших дней, но этот человек говорил очень серьезно и убежденно, и у меня невольно закралась мысль, что все это, может быть, не так уж неправдоподобно, как кажется.  — Откуда вам это известно? — спросил я.  — Я расскажу вам сейчас, как мой дядя узнал, где находится Митни-Хапи, и вам все станет ясно. Шивнатх Джаухри принадлежал к той породе людей, которым доставляют радость трудные и опасные путешествия… Кстати, пожалуйста, не подумайте обо мне, что я не отдаю себе отчета в том, какие опасности и трудности встретятся нам на пути. Их будет немало. Взгляните хотя бы на эту карту… Дхандас достал из кармана лист вощеной бумаги, развернул его и положил на стол, и я увидел перед собой старую, обтрепанную карту, подклеенную в протертых местах кусочками другой бумаги. Карта была выполнена цветной тушью и снабжена надписями на письме мурия[8 - Мурия — скорописное письмо в языке хинди.]. Географические названия были написаны очень мелким, но четким почерком и читались без всякого труда. Я встал с кресла и начал разглядывать карту, перегнувшись через плечо Дхандаса, который медленно водил по ней пальцем, показывая маршрут своего дяди. Сколько лет прошло с тех пор, как Шивнатх Джаухри, оставив позади Белый Нил, попал в долину реки Собат! Плывя по этой реке и ее притокам, которые текли по лесистой местности, начинавшейся от деревни Аджак, он добрался до водопада и, продолжая двигаться вверх по течению, достиг деревни Нивак. К юго-западу от этой деревни лежит пустыня, раскинувшаяся примерно на двести километров. В ней нет ни оазиса, ни населенного пункта, ни возвышенности, и в том месте, где на карте обозначен этот суровый край, стоит надпись: «Здесь, в этой стране песков, солнце пышет, как печь». На юго-западной границе пустыни высится крутая, почти отвесная стена плато. В одной из записных книжек говорилось, что на плато можно взобраться лишь в том месте, где стоят высеченные в скале огромные скульптурные изображения египетских богов Тота и Анубиса, между которыми сохранились ступеньки, ведущие наверх. Хотя время и дожди сильно разрушили эту лестницу, однако днем подняться по ней не так уж трудно. Шивнатх был настолько наблюдателен, что даже подсчитал и записал количество ступенек: триста шестьдесят пять, то есть столько же, сколько дней в году. Принимая во внимание, что высота каждой ступеньки составляет тридцать сантиметров, стена должна достигать в высоту около ста десяти метров. Наверху, там, где кончается лестница, начинается покрытое зеленью плодородное плато, которое тянется к югу на шестьдесят с лишним километров и упирается в следующую горную цепь. Раньше от лестницы до другого конца плато была проложена хорошая дорога, и, хотя сейчас она заросла густой, высокой травой, ее нетрудно найти, так как по обеим сторонам дороги располагаются на небольшом расстоянии друг от друга скульптурные изображения сидящих писцов, ничем не отличающиеся от статуй, которые выставлены в музее в городе Гизэ[9 - Гизэ — город, расположенный недалеко от Каира.]. Дорога Сидящих Писцов приводит путешественника туда, где у подножия южной горы находится город Митни-Хапи и где в подземелье храма бога солнца Ра погребены мумия и сокровища Серафиса, как рассказывается об этом на каменных плитах фиванского храма. В городе Митни-Хапи Шивнатх встретил людей, которые внешностью и обычаями походили на древних египтян, обитавших в долине Нила, и говорили на древнеегипетском языке. Храмы, дома, дворцы и улицы Митни-Хапи словно были перенесены из Египта эпохи фараонов. Может быть, Джаухри был сумасшедшим и все написанное в его книжках являлось плодом больного воображения, а может быть, он действительно был необыкновенно счастливым человеком, которому довелось своими глазами увидеть город древней культуры — исчезнувший и забытый всеми мир. Из записей Шивнатха я заключил, что он не придавал научного значения своему открытию и не понимал, что публикацией отчета о своем путешествии он добился бы всемирной известности и славы. Единственным, что влекло его по ту сторону пустыни, было желание завладеть всеми сокровищами Серафиса. Но осуществить это намерение ему не удалось. И, хотя в записях Шивнатха ничего не говорилось о причине провала экспедиции, из отдельных его высказываний можно было понять, что гробница круглые сутки тщательно охраняется жестокими и неподкупными жрецами. Именно упоминание об этих жрецах и убедило меня в правдивости записей Шивнатха Джаухри, поскольку я сам читал на амулете, что «гробница Серафиса вечно будет охраняться вечно бодрствующими стражами». Очевидно, Шивнатх, добравшись до Митни-Хапи, ждал удобного случая, чтобы овладеть сокровищами Серафиса, и сумел в конце концов каким-то образом похитить скарабея, но в гробницу так и не проник. В одной из записных книжек говорилось, что Шивнатху пришлось спасаться бегством, причем враги преследовали его по дороге Сидящих Писцов до самой пустыни. Прочитав это место, я невольно вспомнил ужасную смерть Шивнатха Джаухри и заклятие скарабея и почувствовал, как у меня от страха сжалось сердце. Старый номер «Магадхи» дополнял записи Шивнатха. Теперь я пришел к убеждению, что жрецы, охранявшие гробницу Серафиса, сразу же, как только обнаружилась пропажа амулета, бросились в погоню за Шивнатхом и, преследуя его от границ далекой, окруженной песками страны до берегов Бхагиратхи[10 - Бхагиратхи — река в Северной Индии; при слиянии с рекой Алакнандой образует реку Ганг. Иногда Бхагиратхи называют Гангом, ошибочно принимая ее за верхнее течение реки Ганг.], настигли его в конце концов в Данапуре и убили в надежде вернуть скарабея. И чем больше я размышлял о прочитанном, тем тверже верил в правдоподобность этой версии. Несомненно, Шивнатх знал, что его преследуют, и только поэтому примчался из Данапура в Наланду, чтобы передать драгоценный амулет в музей, и, когда впоследствии убийцы перерыли весь его дом, чтобы найти жука-скарабея, их, естественно, постигла неудача. Жестокие стражи гробницы Серафиса добрались до Индии, разыскали здесь Шивнатха Джаухри и терпеливо выжидали момента, когда можно будет проникнуть в его дом. Все это могло означать только одно: что амулет действительно является ключом от гробницы Серафиса. Никогда еще я не был так возбужден. Дрожащие руки невольно выдавали мое душевное состояние. Взглянув в зеркало, висевшее на стене, я не узнал себя: на меня смотрело чужое, раскрасневшееся от волнения лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Я не замечал присутствия Дхандаса, хотя он сидел напротив меня и наблюдал за мной своим острым взглядом, забыл об амулете и думал только о том, что в сердце Африки находится город, подобный Фивам, Саису[11 - Саис — древнеегипетский город, расположенный в дельте Нила.] и Мемфису, о котором никто даже и не подозревает в нашем цивилизованном мире. Вновь ожило в памяти все то, что узнал я за долгие годы учения и научной работы, и я рисовал в своем воображении город Митни-Хапи. Узкие, оживленные улицы города, открытого Шивнатхом Джаухри, напоминали мне Качаури — торговый район старого Бенареса[12 - Бенарес — город в Северной Индии.], куда вереницы караванов доставляли сандаловое дерево, кардамон[13 - Кардамон — растение из семейства имбирных; семена кардамона применяются в медицине и в кулинарии (в качестве пряности).] и пряности из различных районов Индии, золото из Офира[14 - Офир — древняя страна, расположенная в Южной Аравии или на восточном побережье Африки и известная тем, что отсюда, согласно преданиям, палестинскому царю Соломону доставлялись золото, драгоценные камни и ценные породы дерева.], драгоценные камни из Элама[15 - Элам — древняя страна, расположенная к востоку от Вавилона и к северу от Персидского залива.] и бурдюки с вином из Ирана. Не было ничего удивительного в том, что я перенесся мысленно в другой мир: я любил представлять себе картины далекого прошлого, оживляя их, насколько возможно, своей фантазией. Не раз, сидя в тихом, уединенном кабинете в Наландском музее, я слышал мерную поступь тысяч ног, шагающих под звуки труб и бой барабанов, и видел, как раскрываются городские ворота и проезжают боевые колесницы и как высокомерно взирают гордые воины на народ, который провожает армию фараона в новый военный поход. И не успевают рассеяться белые облака пыли, поднятые копытами коней, как из ворот выходят легким, быстрым, похожим на бег шагом пехотинцы, вооруженные луками со стрелами, боевыми топориками и копьями. Вдруг громкий голос возвещает о приближении царя, и в воротах появляются телохранители, или, как их называют, «спутники фараона» — самые смелые и сильные воины из африканских племен. Они отличаются могучим телосложением и на целую голову выше жителей Нильской долины. Для этих солдат с толстыми губами, густой бородой, широкими плечами и сильной, как у быков, грудью война является развлечением, а грабеж — средством существования, и одно их имя наводит ужас на жителей стран, лежащих между горами Ассирии и пустынями Эфиопии. «Спутники фараона», вооруженные ослепительно сверкающими на солнце боевыми топорами, одетые в длинные узкие белые рубашки в синюю полосу, четко, нога в ногу, идут стройными колоннами по двое. Затем выезжают на колесницах старые, прославленные воины, знаменосец и военачальники египетской армии. И вот наконец появляется сам фараон, одетый в боевые доспехи и вооруженный бронзовым кинжалом и луком со стрелами. Он правит статными белоснежными конями, и его длинный плащ развевается на ветру. Золотые поводья оттягивают красивые головы лошадей назад, и султаны из страусовых перьев касаются спин, покрытых парчовой попоной. Рядом с колесницей бежит с высунутым, как у собаки, языком прирученный лев. За фараоном, который, независимо от того, зовут ли его Рамзесом или Сети, считается сыном бога солнца Ра и является неограниченным правителем Египта, движется остальное войско. Впереди идут жители пустынь, которые столетиями вели кочевой образ жизни и стали теперь подданными египетского царя. Далее следуют наемники из Греции, и замыкает шествие легкая кавалерия, вооруженная копьями. Армия фараона вышла в поход, чтобы присоединить к Египту новую страну или воздвигнуть в далекой Сирийской пустыне огромную каменную колонну в честь царя Египта… С юных лет начал я вызывать в своем воображении подобные картины. Многие часы своей одинокой жизни, отданной служению науке, я провел среди людей, которых давно уже нет в живых. Я молился вместе с ними в храме бога Амона, вдыхая аромат аравийского ладана, и слышал, как храм потрясают звуки гимна, исполняемого в честь богини Нила Исиды. До меня доносились стоны плакальщиков, которые, распустив в знак печали свои длинные волосы, провожали в последний путь фараона. Мало того: я сам плавал на лодке по Нилу в вечное царство Осириса[16 - Осирис — древнеегипетский бог земли, воды и растительного мира.] и видел там священное дерево, в тени которого взвешивали сердца умерших людей, после чего богиня справедливости возвещала, свободны они от грехов или нет.  Всю свою жизнь я мысленно прожил среди народов, ушедших в далекое прошлое, разделяя их радости и печали, их надежды и разочарования, восхищаясь их архитектурой и искусством, радуясь их успехам и победам и плача вместе с ними в черные дни эпидемий и мора. Теперь мне казалось, что свершилось чудо и я смогу наяву увидеть этих людей и услышать их музыку и песни. Когда наконец я очнулся и вновь вернулся в современный мир, то обнаружил, что Дхандас стоит прямо передо мной и держит свою руку у меня на плече.  — Я согласен! Я готов хоть сейчас отправиться вместе с вами к месту древнего истока Нила! — закричал я как сумасшедший. Это было поспешное и необдуманное решение, и впоследствии я не раз ругал себя за глупость и безумную страсть, которые чуть не стоили мне жизни. Глава IV ПОХИЩЕНИЕ АМУЛЕТА В течение двух недель мы с Дхандасом были заняты подготовкой к отъезду. Я внимательно перечитал все записи Шивнатха Джаухри и лишний раз убедился в том, что мне предстоит сделать одно из самых удивительных открытий в мире. Мы собрали целую библиотеку географической литературы о районах, лежащих вверх по течению Нила, и о населяющих их диких племенах и закупили необходимое для предстоящего путешествия оружие и снаряжение. Дхандас передал другим адвокатам свою клиентуру и ведение уже начатых им судебных дел, а я взял отпуск на год, оставив вместо себя профессора Джогиндру, который, наверное, всем вам хорошо известен. Так как нас было двое, то для облегчения работы мы разделили между собой обязанности. Дхандас ведал тем, что непосредственно относилось к путешествию, то есть походным снаряжением, проводниками, слугами, вьючными животными. Я нес ответственность за научную часть экспедиции. Я достал аптечку, компас, секстант и другие инструменты, которые считал необходимыми в пути. Я же должен был исполнять обязанности переводчика. Прошу не забывать, что, хотя мы вместе отправлялись в это путешествие, у каждого из нас была своя цель. Дхандас жаждал овладеть сокровищами Серафиса, — помимо этого у него не было никаких желаний. Не знаю, зачем они понадобились ему: ведь он и без того был достаточно богат. Для меня же наша экспедиция представляла исключительно научный интерес. Я был уверен, что, если только мне удастся добраться до этого загадочного города, то мои исследования превзойдут по своей значимости работы Принсепа[17 - Принсеп — ученый первой половины XIX века, прочитавший надписи индийского царя Ашоки, правившего предположительно в 264-226 годах до н. э.], разобравшего надписи царя Ашоки, и Роулинсона[18 - Роулингсон Г. — известный английский путешественник середины XIX века, прославившийся своими работами по расшифровке персидского клинописного письма.], расшифровавшего письмена персидского царя Дария, и совершат настоящий переворот в египтологии и археологии. Я никогда не забуду того дня, когда покинул Наланду. Мы знали, что шхуна «Лотос», на которой нам предстояло отправиться в путешествие, отплывает из Бомбея лишь через четыре дня, но тем не менее сочли благоразумным приехать в Бомбей дня за два, за три до ее отхода, для того чтобы сделать последние покупки. Из Наланды я проехал по железной дороге, с пересадками в Вихаре и Бахтиярпуре, в город Банкипур, где на вокзале меня ждал Дхандас. Весь багаж мы заранее отправили в Бомбей и теперь хотели успеть на бомбейскую ярмарку в Мугалсарае. На следующий день ровно в четыре часа утра мы сошли с поезда на станции Королева Виктория и отправились на машине прямо в гостиницу «Сардар». Мы правильно поступили, приехав в Бомбей за два дня до отплытия, так как сумели встретиться с господином Челарамом Тхаддани, торговцем из Синда, с которым я был знаком еще раньше. Он взял на себя все заботы по подбору и найму проводников и носильщиков. При встрече с нами Челарам сообщил, что получил вчера телеграмму из Каира, извещавшую его, что все к путешествию готово и что нам уже следует отправляться в путь. Мы приехали в порт за час до отхода «Лотоса». Нам предстояло доплыть на нем до Суэца, откуда мы должны были доехать до Каира по железной дороге. Единственным портом, где намечалась остановка «Лотоса» по пути из Бомбея в Суэц, был Аден. Узнав в конторе, что все наше имущество доставлено в целости и сохранности, мы поднялись на корабль. Дхандас сразу же спустился в свою каюту, а я еще некоторое время разгуливал по палубе. Я прошел на нос корабля и увидел перед собой вздымавшее синие волны Аравийское море. Где-то далеко впереди морская синева сливалась с голубизной неба, и если бы не волны, то трудно было бы определить, где кончается водная и начинается воздушная стихия. Направляясь в каюту, я встретил капитана Дхирендру Натха, крепкого коренастого человека с энергичным загорелым лицом, с маленькой испанской бородкой. Несмотря на холод, на нем не было ни плаща, ни фуражки. Капитан курил сигару, и когда он подошел ко мне, то я чуть было не задохнулся от табачного дыма.  — Добрый день, — приветствовал он меня.  — Здравствуйте, — ответил я.  — В Египет?  — Да, в Суэц.  — Простите, вы, кажется, профессор? Мне было очень приятно, что господин капитан знает меня. Мы долго беседовали с ним, и он показался мне человеком мягким и добрым.  — Я надеюсь, вы останетесь довольны «Лотосом». Если вам потребуется что-либо, то, пожалуйста, известите меня, и я сделаю все, что будет в моих силах, — сказал капитан. Потом он рассказал мне о двух пассажирах, которые всего лишь несколько часов назад купили билеты на «Лотос» и чью национальность было очень трудно определить.  — Да вот они, — показал капитан на двух людей, которые стояли на противоположном конце палубы и, перегнувшись через борт, смотрели куда-то вдаль. На щеке одного из них, на вид очень старого человека, я заметил длинный глубокий шрам. — Я объездил весь свет, господин профессор, и видел много различных племен и народов: малайцев и патагонцев, андаманцев[19 - Андаманцы — жители Андаманских островов, расположенных в Индийском океане.] и мохнатых айнов[20 - Айны — народность, населяющая остров Иессо, южную половину Сахалина и Курильские острова. Прозвище «мохнатые» айны заслужили из-за сильной волосатости.], о которых мало кто даже слышал, — но я нигде не встречал таких сухих, жилистых людей. Обратите внимание на их прямые волосы и слегка удлиненные, миндалевидные глаза, — заметил Дхирендра Натх. Я почему-то вспомнил убийство Шивнатха Джаухри, и мне стало немного не по себе.  — Если верить изображениям на камнях, эти люди очень напоминают древних египтян, — сказал я. Капитан молча погладил бородку и пошел к катеру, который только что подчалил к шхуне. Прошло еще немного времени, и наш корабль поднял якорь. Я в последний раз взглянул на берег и, мысленно попрощавшись с родиной, прошел к себе в каюту. «Лотос», который нес нас к далеким африканским берегам, был небольшим грузовым кораблем, и мы с Дхандасом оказались единственными пассажирами первого класса, в котором имелось четыре каюты. Дхандас избрал для нашего путешествия «Лотос» потому, что здесь нам не надо было вступать в разговоры с многочисленными пассажирами, как это бывает обычно на больших кораблях. Я никогда не забуду первые три дня нашего путешествия. Навстречу «Лотосу» с ревом дул резкий западный ветер, и море подбрасывало корабль, как поплавок. Сколько раз нам казалось, что волна захлестнет шхуну! Я не думаю, чтобы наш корабль двигался в эти дни со скоростью более десяти-двенадцати километров в час. Затем ветер стих, и море снова стало спокойным. За кораблем летели птицы, которые иногда садились на мачты. Часто мимо нас проплывали стаи рыб. Дхандас чувствовал себя очень плохо во время бури. Его тошнило, голова кружилась так сильно, что он почти не вставал с постели. Но, когда мы прибыли в Аден, Дхандас был уже совершенно здоров, и мы с ним сошли на берег, чтобы осмотреть город. Я остался очень доволен прогулкой, но Дхандасу ничего не нравилось здесь, словно он покинул корабль против своей воли. Но вот Аден остался позади. Сидя по вечерам на палубе, мы с Дхандасом и капитаном Дхирендрой подолгу беседовали на самые различные темы, в то время как внизу, под нашими ногами, глухо шумели машины. Записные книжки Шивнатха, папирус, карту и жука-скарабея я спрятал в железный сундучок, который поставил к себе под кровать. Ключ от него я всегда носил с собой на цепочке от часов, а на ночь клал под подушку. Второй ключ хранился у Дхандаса. Мы держали в тайне цель своего путешествия и никогда не говорили о ней в присутствии капитана Дхирендры. В ночь накануне прибытия в Суэц началась гроза. Я пораньше лег спать, чтобы встать на рассвете, так как в шесть утра мы должны были быть в порту, где нам предстояло распрощаться с «Лотосом» и пересесть на поезд. Примерно в полночь я неожиданно проснулся. Не могу сказать, что разбудило меня. Я сел на кровати и внимательно прислушался, но вокруг все было тихо. Это успокоило меня. Однако, перед тем как снова лечь, я на всякий случай сунул руку под подушку и обомлел: там не было ни часов, ни ключа… Я тотчас же вскочил, достал спички, зажег фонарь (на кораблях того класса, к которому относился «Лотос», тогда еще не было электрического освещения) и, став на четвереньки, вытащил из-под кровати сундучок. В замке я увидел свой ключ. Я открыл сундучок — жука-скарабея в нем не было. Глава V КАПИТАН ДХИРЕНДРА ВКЛЮЧЕН В СОСTAB НАШЕЙ ЭКСПЕДИЦИИ Я бросился к Дхандасу, который спал глубоким, безмятежным сном, разбудил его и рассказал о случившемся, Дхандас в бешенстве вскочил с кровати и закричал, как раненый зверь. Этот крик, наверное, был слышен на всем корабле. Напрасно старался я успокоить Дхандаса и убеждал его обсудить все не торопясь: он не желал меня слушать и, быстро одевшись, выскочил на палубу. Навстречу кораблю дул холодный ветер, пронизывавший меня до костей, потому что я не успел надеть теплую одежду. В небе сияли тысячи звезд. Не помню, как долго ходили мы с Дхандасом взад-вперед по палубе, обсуждая случившееся. Мы были уверены, что вор все еще находится на корабле, и я даже высказал предположение, что жука похитили те двое странных пассажиров, на которых капитан обратил мое внимание. Мы решили, что необходимо всех обыскать, но для этого нам надо было раскрыть свою тайну капитану. К этому времени я уже полностью доверял Дхирендре, но Дхандас никому и ни при каких обстоятельствах не желал рассказывать о цели нашего путешествия. Однако обстоятельства оказались сильнее его, и он в конце концов согласился на это, так как иначе наша экспедиция была обречена на провал. В четыре часа утра капитан вышел на палубу, чтобы в последний раз перед прибытием в порт совершить обход корабля, и был очень удивлен, встретив нас здесь в такой ранний час. Не теряя времени, мы сообщили ему, что на корабле произошла кража. Капитан спокойно поднялся на мостик, чтобы проверить курс корабля, и затем, спустившись к нам, провел нас в свою каюту. Усаживаясь в кресло, я заметил с неудовольствием, что капитан вынул из ящичка огромную сигару. «Даже по ночам и то курит!» — подумал я, но ничего не сказал. Мы подробно рассказали капитану обо всем. Он внимательно выслушал нас, поглаживая свою козлиную бородку, приподнимая от удивления брови и время от времени пуская облако дыма, заставлявшее меня морщиться. Когда мы кончили, капитан сказал:  — Я видел много удивительных вещей в своей жизни, и, если бы рассказать о них, многие люди усомнились бы в моей честности, но все они ничто по сравнению с тем, что я услышал от вас, если только это правда. Я готов оказать вам любую помощь, какая будет в моих силах, и обещаю, что мы соберем сейчас всех находящихся на нашем корабле и каждого из них тщательно обыщем. Когда «Лотос» подходил к восточному берегу Суэцкого канала и вдали уже виднелись здания города Суэца, Дхирендра выполнил свое обещание. Дхандас, у которого был богатый опыт работы в суде, допросил слуг, моряков, помощников капитана и повара, но все наши усилия были тщетны. Двое пассажиров, которых я подозревал в краже, сказали, что они живут в верховьях Нила, и больше мы ничего не узнали, так как они очень плохо говорили на хинди. Едва «Лотос» вошел в Суэцкий порт и стал на якорь, как мы обнаружили исчезновение двух «египтян». Никто не видел, как они покидали корабль. Мы стояли далеко от пристани, и, если бы они бросились вплавь, мы обязательно увидели бы их. Но так как беглецов нигде не было, оставалось предположить, что они удрали на одной из лодок, которые во множестве шныряли вокруг нас. Это происшествие рассеяло сомнения капитана Дхирендры в существовании города Митни-Хапи, и он, как и мы, загорелся желанием увидеть его собственными глазами. Капитан дал нам ряд практических советов, просил нас полностью располагать им и, хотя он и не был уверен в том, что мы снова разыщем жука-скарабея, сказал, что пойдет вместе с нами на поиски гробницы Серафиса. В восемь утра мы сошли на берег и втроем направились в местное отделение пароходной компании, в которой служил Дхирендра. Представитель компании, полный человек, похожий на итальянца, радушно поздоровался с нами и обратился к капитану Дхирендре:  — Здесь находится господин Браджрадж, капитан судна «Шравастхи». Он заболел малярией в тяжелой форме, и его пришлось перевезти на берег и положить в местный госпиталь, где он пролежал несколько месяцев. Но сейчас господин Браджрадж чувствует себя прекрасно, и ему не терпится вновь приступить к работе. Однако я, к сожалению, не имею на этот счет никаких указаний от правления компании. Дхирендра ничего не ответил ему и только молча кивнул головой. Когда мы вышли на улицу, он взял меня с Дхандасом за руки и повел нас в скромное кафе, которое находилось недалеко от отделения компании.  — Нам необходимо обсудить все в таком месте, где нас никто не подслушал бы, поэтому я привел вас сюда. Здесь обычно бывает очень мало посетителей, и мы сможем спокойно переговорить обо всем, — сказал капитан, когда мы вошли в кафе и уселись за столик. Он заказал три чашки кофе и, облокотившись на стол, обратился ко мне вполголоса:  — Мне от всей души хочется помочь вам, господин профессор. Конечно, по своей службе я связан с морем, но это не значит, что я мало путешествовал по суше. Я побывал в Тибете, Монголии и центральных районах Африки. Такие путешествия, особенно сопряженные с трудностями и опасностями, доставляют мне не меньшее удовольствие, чем путешествие по морю. Я не отношусь к пессимистам, но должен сказать, что вы очутились сейчас в трудном положении. В ваших руках находился бесценный памятник старины, из-за которого, как вы сказали, погиб господин Шивнатх Джаухри. Но ваша тайна каким-то образом была раскрыта, и за вами следили даже на моем корабле, пока наконец жук-скарабей не был похищен. Может быть, потеря жука не остановит вас, но впереди еще сотни километров, и на всем пути за вами неотступно будут идти ваши преследователи, которые, возможно, даже попытаются убить вас. Я и сам отдавал себе ясный отчет в том, что нас подстерегают в пути большие опасности, и, с тех пор как обнаружилась пропажа жука, не раз ругал себя за безрассудное решение отправиться в эту экспедицию. И сейчас я размышлял над превратностями судьбы, которая забросила меня, профессора Видехского университета и хранителя Наландского музея, в это жалкое кафе и неизвестно, что еще уготовила нам впереди. Я понимал, что нельзя полагаться на Дхандаса, который мог пойти на все ради сокровищ Серафиса, но, как я уже убедился, не был способен в трудную минуту разумно и спокойно обсудить положение вещей, и поэтому внимательно слушал капитана Дхирендру.  — Однако я увлекся планами вашего путешествия, — продолжал капитан, — и сам не прочь посмотреть на страну, затерянную в сердце Африки. Я хочу отправиться вместе с вами, если только вы разрешите, и надеюсь, что окажусь вам полезным. Меня очень удивило поведение Дхандаса, который стал возражать, говоря, что капитан преувеличивает опасность и что нет никаких причин к тому, чтобы включать в состав нашей экспедиции кого-либо еще. Меня поразили алчность и глупость этого человека. Нельзя было лишаться такого верного товарища, как Дхирендра, и я решительно заявил, что полностью одобряю желание капитана идти с нами и все расходы, связанные с увеличением числа участников экспедиции, беру на себя. Чтобы окончательно сломить сопротивление Дхандаса, я добавил, что, если Дхирендра не поедет с нами, я тотчас же возвращаюсь в Индию. После долгих споров Дхандасу пришлось в конце концов согласиться со мной, и мы здесь же поклялись во всем помогать друг другу во время путешествия и не оставлять друг друга в беде. О том, как Дхандас выполнил свою клятву, вы узнаете в дальнейшем. Дхирендра зашел в отделение компании и послал оттуда телеграмму, в которой извещал правление, что ввиду неотложных дел желал бы получить на некоторое время отпуск и что в данный момент здесь находится капитан Браджрадж, которому он сможет передать «Лотос» сразу же, как только будет получено разрешение компании. Потом мы отправились в полицию и, встретившись с начальником участка, попросили его приложить все усилия к тому, чтобы отыскать похищенного у нас жука-скарабея. Из полиции мы пошли в гостиницу «Суэц», расположенную на центральной улице города. Нам не хотелось торопиться с отъездом в Каир: мы надеялись еще вернуть скарабея, хотя ни один из нас не знал, что нужно для этого сделать. В ресторане гостиницы, куда мы зашли пообедать, Дхирендра взял в руки газету на английском языке, в которой рассказывалось о похищении какого-то мальчика. После многих безуспешных попыток отыскать ребенка бедные родители услышали о знаменитом китайском сыщике господине Чане и обратились к нему с просьбой о помощи. Господин Чан проявил незаурядный талант и находчивость и, несмотря на огромные трудности, встретившиеся ему, в конце концов разыскал ребенка.  — Вот человек, который нужен нам сейчас, — сказал капитан Дхирендра. — Неплохо было бы найти его и попросить помочь нам, хотя, конечно, придется дать ему за это приличное вознаграждение. Я ни разу не видел его, но газеты пишут о нем очень часто, и я слышал, что не было еще ни одного дела, за которое он взялся бы и не довел до конца. То, что произошло дальше, несомненно, покажется вам удивительным и необычайным. Когда Дхандас и Дхирендра разошлись по своим номерам, я прошел в гостиную и от нечего делать стал просматривать журнал регистрации приезжих и вдруг обратил внимание на три резко отличавшиеся от остальных подписи: толстыми, неровными буквами было написано имя Раджа Моханлала, далее четким почерком с левым наклоном расписалась Бегам Хабиба, а еще ниже длинные и тонкие, как журавлиные ноги, буквы составили подпись «Та Чан». Какое странное совпадение! Дхирендра случайно прочитал в газете сообщение о господине Чане, который, по его мнению, мог бы вывести нас из почти безвыходного положения, и в тот же день знаменитый сыщик оказывается в одной с нами гостинице. Такое стечение обстоятельств темные, отсталые люди объясняют вмешательством сверхъестественных сил или воспринимают как чудо. На самом же деле здесь не было ничего чудесного: господин Чан ездил в Европу по своим делам, и вполне естественно, что теперь он возвращался к себе на родину через Суэц. В гостинице дежурный администратор обратил внимание на его имя и сразу же достал из старой подшивки газету, рассказывающую о нем. Прочитав статью, администратор отдал газету рассыльному, а тот отнес ее метрдотелю ресторана, который по забывчивости оставил ее на одном из столиков, где ее и заметил капитан Дхирендра. Я поспешил к Дхандасу и Дхирендре и сообщил им, что господин Чан остановился в нашей гостинице. Дхандас, который жаждал найти амулет, даже не стал возражать нам с Дхирендрой, когда мы решили обратиться за помощью к Чану. Вечером мы поужинали в ресторане и только собирались встать из-за столика, как в зал вошел сам знаменитый сыщик в модном костюме английского покроя. Хотя никто из нас прежде не встречал господина Чана, мы сразу же узнали его по типичному китайскому лицу. Чан оказался не таким уж толстым, каким описывали его газеты. Дхандас подтолкнул капитана Дхирендру; тот подошел к сыщику и, по-видимому решив поздороваться с ним по китайскому обычаю, приветствовал его таким церемонным поклоном, что в другое время мы не смогли бы удержаться от смеха.  — Господин Чан? — спросил капитан.  — Да. С кем имею честь разговаривать?  — Я капитан Дхирендра Натх.  — Очень рад видеть вас — человека с родины великого Будды. Так состоялась первая встреча этих двух смелых и умных людей. Глава VI ПОСВЯЩЕНИЕ ГОСПОДИНА ЧАНА В НАШУ ТАЙНУ Дхандас потребовал, чтобы мы сообщили господину Чану только о похищении жука-скарабея из моей каюты на «Лотосе» и о том, что мы подозреваем в краже двух «египтян», которые сбежали с корабля вскоре после того, как обнаружилась пропажа амулета. Но от сыщика невозможно было ничего скрыть. Он интересовался такими мельчайшими подробностями, что мы решили ради пользы дела посвятить его в нашу тайну. Я обстоятельно рассказал Чану обо всем, начиная с убийства Шивнатха Джаухри и кончая прибытием «Лотоса» в Суэц. И теперь, вспоминая эти первые дни нашего путешествия, я благодарю судьбу за то, что мы ничего не скрыли от господина Чана, так как иначе ни один из нас не вернулся бы назад живым. Как вы знаете, я еще раньше осознал, что очутился в опасном положении, и теперь, следя за выражением лица Чана, я только лишний раз убедился в этом. Чан внимательно и серьезно выслушал мой рассказ и, покончив с едой (мы беседовали в то время, как он ужинал), встал из-за столика.  — Сейчас дорога каждая минута, — сказал он и, попросив нас ждать его здесь, в гостинице, ушел, чтобы навести кое-какие справки. Вернувшись через полтора часа, он позвал нас в курительную комнату, где мы так тесно уселись вокруг маленького столика, что почти касались друг друга головами.  — Мне очень неприятно огорчать вас, но я до сих пор не напал на след похитителей жука, и, по-видимому, до этого еще далеко, — сказал Чан. — Я только что побывал в порту и узнал, что примерно в течение семи недель в районе Суэца беспрерывно плавало арабское дау[21 - Дау — одномачтовое арабское судно с треугольным парусом.], которое, как мне сообщили, пришло сюда из города Розетты. Вы сами понимаете, что появление этого судна здесь, так далеко от Розетты, расположенной в устье Нила, уже само по себе не может не казаться странным. Но этого мало. Из расспросов мне удалось выяснить, что на дау — не арабы, а, судя по внешности и цвету их кожи, соотечественники тех «египтян», которые сбежали с «Лотоса». Я склонен верить, что все рассказанное вами правда и что Митни-Хапи существует на самом деле. У людей, приехавших оттуда, много денег, и они не остановились ни перед какими расходами, лишь бы получить амулет. Мне кажется, что пребывание здесь подозрительного судна имеет непосредственную связь с бегством двух «египтян», и вы сами, если подумаете получше, найдете это вполне логичным. Не с его ли помощью удалось им скрыться с «Лотоса» и благополучно добраться до берега? Но больше всего я удивляюсь тому, как хорошо они сумели организовать и подготовить все для того, чтобы так ловко выполнить свою задачу и, похитив жука-скарабея, исчезнуть незаметно для всех. Это невольно напоминает мне одно тайное общество, которое в свое время доставило мне немало хлопот.  — А дау уже ушло из порта? — спросил Дхандас.  — Нет, оно до сих пор плавает перед входом в гавань, и в этом скрыта самая большая опасность для нас. Дело в том, что беглецы, по-видимому, хотят пройти на нем по Суэцкому каналу, так как на железной дороге они подвергаются большему риску быть схваченными полицией, — ответил Чан. Рассказ Чана только разжег мое желание добраться до Митни-Хапи, тем более что к этому времени я уже ничего не боялся, решив, что было бы довольно глупо с моей стороны страшиться неизвестно чего, имея таких друзей, как капитан Дхирендра и Чан.  — Что же вы теперь намерены предпринять? — спросил я Чана.  — Мне трудно ответить на это, однако кое-что я все же скажу. Вы сами понимаете, что я не в состоянии осмотреть весь район Суэцкого канала. Но мне кажется, что оба «египтянина» до сих пор находятся здесь, в городе Суэце, и я еще могу разыскать их. У меня уже созрел один план, который я и собираюсь привести в исполнение.  — Суэц не такой уж маленький город, — заметил Дхандас.  — Да, вы правы, Суэц действительно крупный порт, но я ведь и не думаю искать беглецов по всему городу, — ответил Чан. — Чтобы вам стал яснее мой план, я в двух словах познакомлю вас с географией Суэца. В нем имеется лишь несколько главных улиц, на которых вы встретите огромные магазины, банки, торговые конторы и особняки иностранных купцов. Но стоит вам немного отойти в сторону, и вы сразу окажетесь среди узких, темных и грязных переулков, населенных простым людом, главным образом арабами. Ни одному беглецу никогда и в голову не придет скрываться в центре города, где днем его постоянно подстерегает опасность быть узнанным, а ночью нет для него пристанища. Деревень же здесь немного, и все они расположены далеко от города. Да и там беглецу нелегко укрыться, потому что каждый незнакомец невольно обращает на себя внимание всех жителей деревни.  — И все же они, наверное, там! — не удержался я. Чан, словно не слыша моего замечания, спокойно продолжал:  — К порту примыкает район, подобного которому нет не только в Африке, но и во всем мире. Нигде, кроме Суэца, не встретите вы городских кварталов, которые были бы расположены так низко, прямо на уровне моря. Здесь живут беднейшие слои населения, а также убийцы и прочие темные личности. Это место напоминает ад: вы спускаетесь по лестнице всего на четыре ступеньки и сразу же попадаете в узкие улочки и переулки, в которых круглые сутки горит газ. Дома, как в пещерных городах, вырыты прямо в земле. В этом районе Суэца собрались подонки из Африки и Европы, и ни один солдат, моряк или просто порядочный человек никогда не отважится прийти сюда. Здешние же жители поднимаются наверх только для того, чтобы совершить очередное преступление. Есть основания предполагать, что воры скрываются там, и туда-то я и намерен пойти.  — Когда? — спросил я. Господин Чан вытащил из кармана часы и, взглянув на них, сказал:  — Через полчаса. Он встал и отправился в свой номер. Давно уже пора было спать, но нам не хотелось расходиться, и мы поднялись на крышу гостиницы, где стояли кресла и кадки с пальмами. Мы уселись и стали тихо беседовать между собой. Впереди сверкал своими огнями порт, а наверху, в темном небе, ярко горели звезды и светила красавица луна. Доносившиеся с улицы песни и музыка увеличивали прелесть этой дивной ночи. Я уже старик, но очень люблю мир, и чем больше я думаю о нем, тем более необыкновенным, красивым и привлекательным кажется он мне. Иногда, в такую ночь, как эта, на меня нападает раздумье: а не зря ли я потратил столько лет, переворачивая по ночам при свете лампы страницы старых, запыленных книг, в то время как в мире есть огромные степи, где дуют жаркие ветры, красивые горные луга, покрытые сочной зеленой травой, и такие места, которые, казалось бы, созданы специально для человека. Насколько я помню, я начал делиться своими мыслями с Дхандасом и Дхирендрой, как вдруг прямо перед нами, на крыше гостиницы, показался человек, один вид которого вызывал представление об острой нужде, голоде и постоянных страданиях. Мы хорошо разглядели его при свете луны. По внешности он походил на араба и был одет, как современные египтяне. Незнакомец был так грязен, что, когда подошел к нам, мы невольно отодвинулись от него. Его длинные черные волосы, слипшиеся от грязи, падали на лицо. Над глазами нависли густые брови. На одной ноге был надет ботинок, на другой — кожаная туфля, какие обычно носят арабы. Синие штаны были обтрепаны ниже колен. Время от времени беднягу душил кашель. Дхандас принадлежал к людям, которые без всякого зазрения совести могут грубо обращаться с бедняками, попавшими в самое тяжелое положение.  — Кто ты такой? Пошел вон! Сейчас же убирайся отсюда! — закричал он. И вдруг мы услышали спокойный голос господина Чана:  — Пожалуйста, никуда не уходите до тех пор, пока я не вернусь. Если хотите, идите спать, но ни в коем случае не покидайте гостиницу. Я надеюсь, что буду отсутствовать немногим более часа. Глава VII ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ЧАНА Чан вернулся под утро и подробно рассказал нам обо всем, что случилось с ним в ту полную для него опасностей волшебную ночь. Мне хочется, насколько это в моих силах, описать приключения Чана. Я убежден, что все рассказанное им — чистая правда, потому что такой человек, как Чан, никогда не станет придумывать лишнее. Из гостиницы Чан прошел прямо в порт и оттуда спустился в квартал бедняков. Была полночь, но здесь еще не спали. На улицах было полно грязи и мусора. У детей, которые, несмотря на поздний час, играли при свете газовых фонарей, были серьезные и печальные лица, как у стариков, все переживших на своем веку. Вокруг было много пьяных — одни валялись на земле, другие шли шатающейся походкой. Чан остановился, чтобы хоть немного привыкнуть к этой страшной, душераздирающей обстановке, и затем пошел по главной улице, начинавшейся прямо от лестницы. Он наклонил голову и незаметно осматривал всех встречных. В кармане у Чана лежал наготове двенадцатизарядный пистолет. У одной из дверей сидел беззубый и совершенно седой старик араб. Господин Чан, чьи способности были беспредельны, решил выдать себя за турка и заговорил с арабом по-турецки, но тот замотал головой, давая понять, что не понимает незнакомца. Тогда господин Чан перешел на английский. Оказалось, старик немного знает этот язык. Они разговорились о Тунисе, поскольку Чан сказал, что он родом оттуда. Сам же старик приехал сюда из Бизерты. Много лет назад, в дни своей молодости, он занимался грабежами и воровством и не раз угонял скот с пастбищ Атласских гор. Теперь он постарел, одряхлел, стал слабым и немощным, и не на что ему было надеяться, кроме как на аллаха. Господин Чан не случайно остановил свой выбор на этом человеке. Он знал, что старики спят мало и поэтому больше других видят и слышат, что происходит вокруг. Каждый, кто спускается сюда, неминуемо должен пройти по этой улице, и, если двое «египтян» действительно укрывались здесь, старик не мог не заметить их. Поговорив немного с Чаном, старик налил стакан амбита и сказал:  — Хотя я всю жизнь был вором и разбойником, я правоверный мусульманин. Пророк запретил своим ученикам пить вино, но про амбит пророк ничего не сказал: ведь это же сок. После того как старик выпил, Чану уже не составляло никакого труда выведать у него всю правду, и он узнал, что оба «египтянина» здесь. Они остановились в доме у одного человека, наполовину армянина, наполовину грека, который по всему Суэцкому каналу пользовался славой самого отъявленного негодяя. Он был предводителем шайки и вместе со своими людьми грабил моряков и пассажиров, останавливавшихся в Суэцком порту. Старый араб ничего не скрывал: в этом квартале жили одни воры, и старик несомненно принял Чана за одного из них. Распрощавшись со стариком у одной из винных лавок, Чан направился дальше. Он без особого труда разыскал дом, в котором жил полугрек-полуармянин. На двери не было ни молотка, ни звонка, и Чану пришлось постучать кулаком. На стук вышел человек с огромными усами и обратился к Чану на незнакомом языке. В его грубом голосе звучала угроза.  — За мной гонится полиция, — тихо сказал Чан на ломаном английском языке.  — Какое мне до этого дело? — ответил тот, переходя на английский.  — Спрячь меня!  — Сколько у тебя денег? — с сомнением спросил хозяин.  — А тебе не все равно? У меня есть деньги, но сколько их и откуда они — мое личное дело, и тебя это вовсе не касается. Я прошу убежища, и, если ты укроешь меня здесь на одну ночь, я заплачу тебе за это пять рупий. Хозяин вначале не соглашался, помня о двух постояльцах, с которыми он договорился никого не пускать сюда на ночлег, пока они будут здесь жить. Но потом он подумал, что пять рупий только за то, чтобы дать приют на одну ночь, — сумма не маленькая. К тому же двое чужеземцев, которые сейчас спали крепким сном, даже не узнают об этом. И хозяин решился. Он впустил Чана, закрыл за ним дверь и повесил на нее огромный замок, а ключ от него положил к себе в карман. Ни одно его движение не укрылось от наблюдательного Чана, который хорошо понимал, что малейшая оплошность может стоить ему жизни. В первой комнате, куда они вошли, Чан увидел стол, на котором горел вставленный в горлышко бутылки маленький огарок свечи. В углу стояла хорошая широкая кровать, и на крюке, вбитом прямо в стену, висело пальто. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли и грязи. Хозяин взял свечу и провел Чана в соседнюю, проходную, комнатку, совершенно пустую — в ней не было ничего, кроме старой, рваной циновки, брошенной на пол.  — Вот твое место, — сказал хозяин. — Можешь переночевать здесь одну ночь, но только, будь добр, деньги вперед. Господин Чан опустил руку в карман и ловким движением вытащил оттуда огромный нож. Хозяин посмотрел на нож, потом на Чана и вдруг понимающе улыбнулся. Чан протянул ему пять рупий. Он внимательно осмотрел каждую монету, подбрасывая ее на ладони, затем вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Чан остался в темноте — из первой комнаты свет едва пробивался в дверную щель. Он на цыпочках подошел к двери, которая вела в третью комнату, и приложил к ней ухо. Оттуда доносилось глубокое дыхание: люди, находившиеся там, спали крепким сном. Убедившись в том, что он не напрасно пришел сюда, Чан лег на циновку, закрыл глаза, и вскоре в его комнате раздался тихий, ровный храп. Так он пролежал довольно долго, потом открыл глаза — в первой комнате света не было. Значит, хозяин тоже уснул. Весь дом погрузился в непроглядную тьму. В комнате стояла такая духота, что трудно было дышать. Чан осторожно приоткрыл дверь в первую комнату. Услышав громкий храп хозяина, он вернулся к себе, достал из кармана маленький фонарик и при свете его стал изучать дверь в третью комнату. Как он и предполагал, она была закрыта на замок. У Чана были ловкие, как у фокусника, руки, и, когда он залез к хозяину в карман, тот даже не пошевельнулся во сне. Вытащив ключ, Чан на цыпочках подошел к нужной ему двери и начал осторожно отпирать замок. Он делал это очень медленно, чтобы не производить ни малейшего шума, потому что, разбудив спящих, он не только испортил бы все дело, но и, вполне возможно, погиб бы здесь сам. На то, чтобы справиться с замком и открыть дверь, у него ушло около десяти минут. Войдя в комнату, в которой надеялся увидеть «египтян», Чан зажег фонарь и осмотрелся. Теперь он уже не сомневался в том, что нашел тех, кого искал. Оба беглеца лежали полуголыми прямо на земле, в разных концах комнаты. По внешнему виду они походили на коптов[22 - Копты — народность, живущая в Египте; считаются потомками древних египтян. Коптский язык, вытесненный в VII веке н. э. арабским языком и сохранившийся до наших дней лишь как церковный язык, является последней стадией развития древнеегипетского языка.]. У одного были длинные волосы, подстриженные до ушей, другой же, старик, был совсем лысым. Тонкие губы, высокие скулы и острые, как у евреев, носы с широкими ноздрями делали их похожими друг на друга. Чан не любил тратить время попусту. За те несколько секунд, что горел фонарик, он не только успел рассмотреть всю комнату и спящих «египтян», но и заметил, что старик спал на подушке, в то время как у второго ничего под головой не было. Опустившись на колени, Чан вблизи увидел лицо старика и разглядел, что шрам, пересекавший его щеку от уха до рта, нанесен тупым оружием. Подушка, так заинтересовавшая Чана, оказалась куском грязной материи, обернутым вокруг какого-то предмета. Еще раз включив фонарик и предусмотрительно прикрыв его рукой, чтобы свет не падал в глаза старику, Чан стал более внимательно изучать предмет, лежавший у старика под головой. В тряпке было завернуто что-то тяжелое, не то камень, не то какое-то изделие из железа. И вдруг он понял, что это жук-скарабей! Теперь Чан знал, что делать. Бесшумной походкой, которой могла бы позавидовать даже кошка, он прошел в первую комнату, где спал хозяин, и тихо отпер наружную дверь, чтобы потом, добыв амулет, как можно быстрее и без помех выбраться из этого дома. И вдруг случилось то, о чем Чан не подумал. На улице было прохладнее, чем в доме, и, как только Чан приоткрыл дверь, струя свежего воздуха разбудила хозяина. Тот быстро вскочил с постели и выхватил из-за пояса нож. Чан хорошо знал, как действует на человека резкий свет, и, включив фонарь, направил яркий луч прямо в лицо бандита. Вытащив пистолет и держа его так, чтобы хозяин отчетливо видел перед собой только холодное дуло оружия, Чан приказал ему тихим, но твердым голосом:  — Молчи! Стоит тебе зашуметь, как я сразу же всажу в тебя пулю! Хозяин ощупал карман.  — Ты украл у меня ключи, — сказал он.  — Тихо! — ответил Чан. — Делай так, как я велю, и тебе нечего будет бояться. Свои ключи ты получишь назад, но, если попытаешься хитрить, я прикончу тебя. Как правило, негодяи не отличаются смелостью, и лицо хозяина выражало страх.  — Ты из полиции, — прошептал хозяин.  — Нет, я вор, такой же, как ты и те двое… Но мне некогда разговаривать с тобой. Сейчас же подними руки вверх и иди в последнюю комнату. Да помни, что у меня в руках пистолет! — приказал Чан. Хозяин безмолвно подчинился. Он прошел впереди Чана в комнату, где двое «египтян» по-прежнему спали крепким, безмятежным сном. Чан поставил фонарь на полку и приказал хозяину стать у противоположной стены с таким расчетом, чтобы луч света падал на его лицо.  — Только пошевельнись, и я пристрелю тебя. Знай, со мной шутки плохи, — шепотом предупредил его Чан. Все, что делал он, было хорошо продумано и обосновано. Но, хотя Чан и был необыкновенным человеком, он имел, как и все, только две руки, а ему предстояло сейчас приподнять голову спящего и, вытащив из-под нее сверток, достать оттуда жука-скарабея; при этом он не должен был спускать глаз с хозяина, чтобы сразу же выстрелить в него, едва тот пошевелится: ведь стоило хозяину отскочить в темноту, как Чан уже не смог бы этого сделать. Но выполнить все это оказалось не под силу даже такому человеку, как Чан, и мы должны удивляться не тому, что его постигла неудача, а его смелости и ловкости. Едва Чан дотронулся до жука-скарабея, как старик повернулся во сне на другой бок и в тот же миг вскочил с громким криком, разбудившим его товарища. Господин Чан быстро схватил жука и встал на ноги. Комната была погружена в темноту, и только луч от фонаря прорезал ее, как ослепительно сверкающий кинжал. С револьвером в одной руке и жуком-скарабеем в другой Чан начал отступать к двери. В это время хозяин дома, увидев, что его постояльцы проснулись, бросился с протянутыми вперед руками к фонарю, чтобы захватить его, и в то же мгновение раздался выстрел. Если бы Чан захотел, он мог бы убить хозяина, потому что тот находился в полосе света, но он выстрелил в фонарь, — лампочка разлетелась на мелкие осколки, и в комнате наступила полная темнота. Господин Чан успел выскочить на улицу и, положив жука на землю, быстро закрыл дверь на засов. Теперь его противники были надежно заперты в доме. Чан бережно поднял скарабея. Хозяин в бешенстве колотил в дверь изнутри.  — Ключи ты найдешь у себя на столе! — громко крикнул Чан, удалился от дома, вытащил из кармана платок и вытер пот с лица. «Да, дело сделано неплохо!» — сказал он сам себе и пошел дальше. Старик араб по-прежнему сидел на пороге своего дома. Чан подошел к нему и спросил:  — Сколько еще до рассвета?  — Ты напрасно спрашиваешь меня об этом. У нас никогда не бывает солнца, и мы не знаем, когда оно заходит, когда восходит… Ла иллах иллалах мухаммад расуллалах! — забормотал старик молитву. В порту, на свежем воздухе, Чан остановился и несколько раз глубоко вздохнул. На востоке виднелась розовая полоска, предвещавшая наступление утра. До восхода оставался еще час. Господин Чан добрался до гостиницы, переоделся в свой обычный костюм из шерстяной фланели и зашел в мой номер, где, кроме меня, находился Дхандас, который не спал всю ночь, с нетерпением ожидая его возвращения. Знаменитый сыщик был, как всегда, спокоен и сдержан, и ничто не говорило о проведенной им бурной, полной смертельных опасностей ночи.  — Ну как, достали жука-скарабея? — кинулся к нему Дхандас. В ответ на это господин Чан с невозмутимым видом, с каким обычно фокусник достает из рукава белую мышь, вытащил из-за спины амулет. Глава VIII ИЗ СУЭЦА В КАИР На запрос капитана Дхирендры из правления компании пришел положительный ответ, и чуть свет, когда мы еще спали, Дхирендра отправился на корабль передавать дела капитану Браджраджу. Вскоре проснулись и мы. Умывшись и позавтракав, господин Чан, Дхандас и я тоже пошли в порт и поднялись на «Лотос». Чан осмотрел корабль, распрощался с нами и вернулся в город, а нам с Дхандасом предстояло упаковать наше имущество и отправить его багажом. Проследив за тем, чтобы все в срок было доставлено с корабля на железнодорожный вокзал, и получив в багажном отделении квитанции, мы вернулись около одиннадцати часов утра в гостиницу и встретились там с Дхирендрой, который к этому времени тоже освободился от дел. Пообедав и немного отдохнув, мы поехали на вокзал и, к великому изумлению, встретили там господина Чана, который, по-видимому, поджидал тот же поезд, что и мы.  — Как, вы тоже едете в Каир? — спросил я.  — Да, у меня там очень важное дело, — ответил Чан и весело засмеялся. Я был очень рад, что хоть до Каира мы пробудем вместе с этим необыкновенным человеком. Мы вчетвером заняли целое купе и, так как до отхода поезда оставалось еще много времени, вышли прогуляться по платформе. Вдруг Чан положил свою руку мне на плечо и тихо сказал:  — Профессор, он будет преследовать вас до Каира, он будет неотступно следовать за вами до верховьев Нила, и, даже если вы заберетесь на край света, вам все равно не избавиться от него. Мне не больше вашего известно, кто он, но я знаю твердо, что он ни во что не ставит вашу жизнь и не остановится ни перед чем, чтобы завладеть жуком-скарабеем.  — Почему вы говорите об этом сейчас? — спросил я.  — А вы ничего не заметили? Ну что ж, в таком случае посмотрите, кто наблюдает за вами из зала ожидания. Я взглянул туда и увидел старика, которого встретил на «Лотосе». Я от природы трусливый человек, и сердце у меня задрожало от страха. Я схватил Чана за руку и стал его умолять:  — Господин Чан, не могли бы вы отправиться вместе с нами в эту экспедицию? Мы были бы так признательны вам за это! Я считал бы себя в полной безопасности, если бы знал, что с нами неразлучно будут двое таких людей, как вы, господин Чан, и капитан Дхирендра. Пожалуйста, поедемте с нами! На лице знаменитого китайского сыщика появилась загадочная улыбка.  — Профессор, я давно ждал этого предложения, — мягко ответил он. Лишь на следующее утро я решился рассказать Дхандасу, что уговорил господина Чана сопровождать нас в путешествии; он вышел из себя и в гневе наговорил столько, что я всего и не припомню. Увидев, что на меня это не произвело ни малейшего впечатления, Дхандас начал меня убеждать. Суть его рассуждений сводилась к тому, что для экспедиции вполне достаточно было двоих — его и меня, — я же настоял на том, чтобы включить в состав экспедиции капитана Дхирендру, а теперь посмел взять в путешествие еще одного человека, даже не спросив у него согласия. Я предвидел такую реакцию со стороны Дхандаса, но сдаваться не собирался. Я решил, что возьму на себя все расходы, связанные с поездкой Чана, во сколько бы мне это ни обошлось: ведь подумать только, какое счастье, что человек таких дарований и такой железной воли решил отправиться вместе с нами в полное опасностей путешествие. Наконец Дхандасу пришлось смириться с тем, что состав нашей экспедиции увеличился. Его поведение не было для меня неожиданным, и я вскоре забыл о столкновении с ним, тем более что капитан Дхирендра с радостью приветствовал решение господина Чана сопровождать нас до конца, а это было для меня куда важнее. Дхирендра от души смеялся над глупостью и алчностью Дхандаса, когда я рассказал ему о нашем столкновении. Он издали долго и внимательно смотрел на Дхандаса и, как только увидел, что тот заметил его взгляд, запел как ни в чем не бывало. Но это все, как я уже сказал, случилось на следующий день. Вернемся же ко дню отъезда из Каира. Через два часа после отхода поезда я уже спал крепким сном и лишь спустя много дней узнал об интересном разговоре, который состоялся в тот день между капитаном Дхирендрой и господином Чаном. * * * Взяв у Дхирендры сигару и закурив, господин Чан сказал:  — Я ждал, что профессор сам предложит мне поехать с вами, и так оно и случилось. Вам, наверное, интересно знать, что я думаю об этом путешествии, о жуке-скарабее и сокровищнице Серафиса, а также о господине профессоре и его товарище? Что ж, капитан, я и сам хочу рассказать вам об этом, тем более что, по-видимому, наше с вами мнение по этому вопросу совпадает.  — Да, мне действительно очень хотелось бы знать ваше мнение. Бедняга профессор простой, бесхитростный человек. Он хорошо знает людей древности, их обычаи и законы, их религию и богов, но совершенно не знаком с современной жизнью. И, по правде говоря, он никогда не вернулся бы назад, если бы отправился в Центральную Африку с одним Дхандасом Джаухри, — ответил Дхирендра. Господин Чан засмеялся и закивал головой в знак согласия.  — Вы совершенно правы, — заметил он. — Что же касается самого путешествия, то, несмотря на кажущуюся фантастичность всего этого, я считаю вполне реальным существование забытой и оторванной от всего мира маленькой страны, поскольку мы имеем неоспоримые доказательства, говорящие в пользу этого.  — По-вашему, город Митни-Хапи существует на самом деле? — спросил Дхирендра.  — Да.  — А что вы думаете о Дхандасе?  — О, он, кажется, отъявленный мерзавец. Хотя я не знаю всех его намерений, я убежден, что они не могут быть честными и порядочными.  — Главная цель нашей экспедиции — Митни-Хапи, если только он действительно существует. И самое большое мое желание — увидеть его своими глазами, — сказал Дхирендра.  — А мне бы еще хотелось увидеть Дхандаса в железных наручниках, — пошутил Чан. Они крепко пожали друг другу руки.  — Я немало слышал о вас, друг Чан, и читал о ваших удивительных подвигах, — сказал Дхирендра, — но никогда не думал, что встречусь с вами. И вдруг мы вместе отправляемся в необыкновенное путешествие! В детстве я не раз молил бога Шиву, чтобы он провел меня в мир чудес, и вот, кажется, он наконец услышал мою просьбу, и я увижу самые необычайные вещи. Чан так заразительно и громко смеялся, что у него на глазах выступили слезы. Вытирая платком глаза, он сказал:  — Мы разбудим эту страну ото сна и укажем ей путь к прогрессу! Глава IX ОТ КАИРА ДО ИГОЛЬНОЙ ГОРЫ Мы потратили в Каире около трех недель на то, чтобы закончить все приготовления к путешествию. И вот наконец в сопровождении носильщиков — арабов и суданцев — мы плывем по Нилу на широкой плоскодонной лодке. Подобно тому как в ведическую эпоху берега священной реки Сарасвати служили для индийских отшельников местом отправления религиозных обрядов, священные берега Нила с незапамятных времен являлись средоточием духовной и общественной жизни древних египтян. До сих пор Нил называют душой Египта. Мне трудно найти слова, чтобы описать красоту этого египетского Ганга. Тот, кому ни разу не приходилось любоваться берегами Нила, многое потерял, так как это одно из самых удивительных и бесподобных зрелищ в мире. Склонившиеся над водой финиковые пальмы казались нам прекрасным садом. Инжирные деревья, раскинув над горячим песком свои густые кроны, звали нас отдохнуть в желанной тени. То на одном, то на другом берегу виднелись памятники древней культуры: полуразвалившийся храм, стены раскопанного древнего города, огромный сфинкс, пирамида или колонна. А вокруг простиралась бескрайняя пустыня, и лишь изредка вдали, как мираж, зеленело пятно оазиса. Мы видели караваны верблюдов, степенно шагавших друг за другом по сыпучему песку. Багровый закат, полное волшебства небо над пустыней во время захода солнца, яркие звезды над головой — разве можно забыть все это? Иногда страшные голые скалы так близко подступали друг к другу с обеих сторон реки, что казалось, будто они задались целью раздавить нас. Стоило только подойти к этим скалам, как нас тотчас же окружала бурлящая, ревущая в бешенстве вода. Не раз наш путь преграждали пороги, которые старались помешать нам проникнуть в глубь Африки, в дышащие зноем верховья Нила. Да, это было удивительное путешествие, и редко кому выпадает на долю такое счастье, какое выпало нам. В Хартуме капитан Дхирендра достал две небольшие лодки, на которых нам предстояло плыть дальше уже по реке Собат и ее притокам. Мы заранее продумали весь маршрут и знали, что наш путь до деревни Аджак не представит особого труда. Но дальше начиналась область, куда еще ни разу не ступала нога путешественника. На карте Шивнатха Джаухри была обозначена деревня Нивак, перед которой низвергался водопад. За деревней в реку Собат с юго-запада впадал безымянный приток, русло которого километров через шестьдесят поворачивало под прямым углом на юго-восток. У излучины реки мы должны увидеть Игольную гору, о которой Шивнатх упоминает в одной из своих записных книжек. Именно отсюда начинается переход через пустыню, и мы единодушно решили, что от этого места нашу экспедицию возглавит капитан Дхирендра, а мы под его руководством подготовим все необходимое. Капитан Дхирендра выбирал места для стоянок и взял на себя все заботы по приготовлению пищи. Он вставал самым первым и ложился спать позже всех. Дхандас тоже трудился в поте лица. Когда надо было преодолеть быстрое течение, он вместе с носильщиками брался за веревку и тянул за собой лодку. Даже я и то старался изо всех сил, но был так слаб физически, что от меня было мало проку. К тому же, насколько мне помнится, я начал ощущать усталость еще до того, как мы достигли устья Собата, а на третий день после того, как мы вошли в реку, у меня началась лихорадка, и я был вынужден принимать хинин. Что же касается господина Чана, то он целыми днями спал, не обращая внимания на палящие лучи солнца. Я заметил в этом незаурядном человеке еще одно удивительное свойство — засыпать тогда, когда он считает это нужным. Бывали дни, когда он ничего не делал, только спал, хотя в другое время он мог трудиться подряд несколько суток, не смыкая глаз. Сан Чан говорил нам по этому поводу не раз: «Зачем спать, когда есть работа?», или же: «Отчего бы не поспать, если нечего делать?» Теоретически это высказывание Чана, возможно, правильно, но для простого смертного невыполнимо. Эта способность Чана спать и бодрствовать по целым суткам прежде всего объяснялась его необыкновенным здоровьем и выносливостью. Я не хочу утомлять вас подробным описанием нашего путешествия по рекам и остановлюсь лишь на самом интересном. Мы находились в Экваториальной Африке, в нескольких тысячах километров от Каира. Река стремительно неслась мимо берегов, покрытых скудной растительностью. В полдень солнце стояло прямо над головой и палило так сильно, словно задумало испепелить все живое. До песка нельзя было дотронуться. И такая жара держалась до глубокой ночи, а от захода и до восхода солнца нас донимали комары и москиты, и по утрам мы вставали с опухшими лицами. Впрочем, Чана все это мало трогало: он лишь подсмеивался над нами, сидя на носу лодки. Поднимаясь вверх по течению, мы постепенно очутились в районе, покрытом лесами, в изобилии заселенными самыми разнообразными представителями животного мира. Мне никогда не приходилось видеть такого скопища птиц. Они сплошь покрывали все острова на реке, образуя шумные колонии, насчитывающие по нескольку тысяч штук в каждой. Хотя я и не естествоиспытатель, но все же узнал среди них фламинго, священного ибиса и цаплю-молотоглава. По берегам бродили стаи шакалов; однажды я видел, как дикий кабан, оказавшись среди них, свирепо бросился на врагов и разогнал их своими длинными и страшными клыками. Мне никогда не забыть той ночи, когда я впервые услышал львиный рык. Мне показалось, что он раздался совсем близко от нас. Дрожа от страха, я разбудил Чана, который спал рядом со мной. Чан вскочил, присел на корточки и начал прислушиваться, напряженно вглядываясь в темноту своими слегка раскосыми глазами. Я смотрел на его круглое, с приоткрытым от напряжения ртом лицо, ожидая ответа. Наконец Чан кивнул головой в знак согласия.  — Да, это действительно лев, — спокойно сказал он, улегся в постель и тут же снова уснул как ни в чем не бывало. У меня же мороз пробегал по коже. Я весь дрожал и был близок к обмороку. И вдруг я увидел, как ко мне приближается черная тень. Меня охватил такой ужас, что я не смог ни шевельнуться, ни закричать. Тень подошла совсем близко, и при свете луны я узнал капитана Дхирендру: его козлиную бородку и орлиный нос. Капитан крался, низко пригнувшись к земле, с охотничьим ружьем в руке. Он бесшумно скрылся в лесу, и вскоре раздался выстрел, всколыхнувший ночную тишину. Из соседних зарослей поднялось множество птиц, и одновременно страшный рев потряс землю и разнесся эхом далеко вокруг. То был предсмертный крик льва. Через мгновение наш лагерь наполнился шумом. Арабы кричали изо всех сил, суданцы бегали взад-вперед. И вот наконец из леса показался Дхирендра с ружьем под мышкой и сигарой во рту. Дхирендра был старый охотник, но такой удачи, как в эту ночь, у него никогда еще не бывало. На следующий день он сказал нам, что ему очень хотелось бы доставить как-нибудь шкуру льва в туристский клуб, — это несомненно вызвало бы у всех изумление. Через несколько дней после встречи со львом мы подплыли к деревне Аджак, жители которой оказали нам радушный прием. Они не советовали нам идти дальше на юг и сказали, что по ту сторону пустыни обитает многочисленное и сильное племя. Больше мы ничего не смогли узнать от них о лежавшей перед нами стране. Оставив деревню Аджак позади, мы поплыли дальше, постепенно углубляясь в этот дикий лесной край. Русло реки становилось все уже, а течение — быстрей, и теперь уже всем нам приходилось тянуть бечеву. Я никогда не забуду этого участка пути. У меня распухли ноги, и каждый шаг давался с большим трудом. На руках были мозоли, а плечи до крови натерты веревкой. Я обессилел, но не сдавался, и товарищи были восхищены мужеством и выдержкой, которые проявил я в эти трудные дни. Тогда же я узнал еще одну замечательную черту в характере Чана. Несмотря на то что он трудился день и ночь, он всегда был весел и подбадривал нас, убеждая, что теперь уже немного осталось до деревни Нивак, описанной Шивнатхом Джаухри. Я должен сказать вам, что в это время мы плыли уже не по реке Собат, а по одному из его притоков, которого вы не найдете ни на одной карте. Вокруг простиралась неровная, холмистая местность, лишенная всякой растительности. Мы знали, что перед деревней должен быть водопад, и представьте себе наш восторг, когда однажды ночью, пытаясь при свете луны продвинуться вперед, мы услышали вдруг шум падающей воды. Мы подвели лодки к водопаду и вытащили их на берег, предварительно сложив все вещи подальше от воды, после чего мы с капитаном Дхирендрой отправились в деревню Нивак, оказавшуюся совсем рядом. Нам было очень трудно договориться с жителями деревни, которые едва знали, что такое одежда. Туземцы испугались, увидев нас, хотя на меня, должен сознаться, они нагнали еще больший страх. Капитан, не колеблясь и не выказывая ни малейшей боязни, подошел к толпе людей и, убедившись, что они не понимают ни арабского, ни других местных языков, на которых я попытался заговорить с ними, начал объясняться с помощью жестикуляции, которой, надо воздать ему должное, владел в совершенстве. Мы подарили им несколько связок бус из искусственного жемчуга, чем заслужили их доверие. Потом в сопровождении толпы туземцев мы вернулись к реке и с их помощью перетащили лодки. Вспоминая эти страшные дни, я все более удивляюсь самому себе. Направляясь в деревню, мы отдавали себе ясный отчет в том, что подвергаем себя смертельной опасности, и тем не менее я сумел взять себя в руки. Капитан Дхирендра, которому не раз приходилось встречаться со многими африканскими племенами, предупредил меня, что опаснее всего выказать свой страх перед ними, если же они увидят, что вы ничего не боитесь и смело разговариваете с ними, они отнесутся к вам с почтением и сделают все, о чем бы вы их ни попросили. На то, чтобы перенести лодки и вещи, потребовалось несколько часов. На следующий день мы позволили себе отдохнуть и подружились с жителями деревни, которые все, от мала до велика, пришли в наш лагерь посмотреть на нас. От деревни Нивак начинался последний этап нашего путешествия по реке, которая теперь протекала по глубокому, узкому ущелью. Тянуть лодки на бечеве стало еще труднее. Конечным пунктом, к которому мы стремились, была Игольная гора. Я с особым нетерпением ждал эту гору, так как чувствовал, что меня уже ненадолго хватит при такой тяжелой работе. Кроме того, сама игла, высеченная в горе на правом берегу реки, была для меня одним из памятников древнеегипетской культуры, и я рассчитывал обнаружить на ней какие-нибудь рисунки или надписи, подобные тем, что были сделаны на игле в Лайопетре. Однажды утром мы неожиданно вырвались из ущелья и увидели прямо перед собой Игольную гору. Я готов был заплакать от радости. Хотя этапы нашего пути — Аджак, неизвестный приток, водопад и деревня Нивак — уже сами по себе подтверждали правильность и строгую последовательность событий, описанных Шивнатхом, однако самым веским доказательством существования гробницы Серафиса и города Митни-Хапи была для меня игла, высеченная в горе, по словам Шивнатха Джаухри, «в форме моркови». Проведя ночь на противоположном от Игольной горы берегу и едва дождавшись наступления следующего дня, мы с Дхандасом переправились в семь утра через реку и взобрались на гору. Увы, песчаные бури безжалостно уничтожили всякие надписи, и я мог лишь удивляться тому, как сохранилась до наших дней, спустя столько столетий, сама игла, высеченная а мягкой породе. От горы наш путь лежал прямо на юго-запад. Из записной книжки и карты мы знали, что до пустыни нам придется добираться по гористой местности, поросшей кустарником, за которой начиналась область, обозначенная на карте словами: «Здесь, в этой стране песков, солнце пышет, как печь». Теперь нам предстояло расстаться с рекой и начать путешествие по суше. Там, впереди, — преемник древней цивилизации город Митни-Хапи с гробницей Серафиса, в которой погребены бесценные сокровища. Но между нами и конечной целью нашего путешествия лежала страшная, пышущая жаром бескрайняя пустыня, и мы не знали даже, в каком месте лучше всего начать переход через нее. При малейшей оплошности с нашей стороны она грозила похоронить нас в своих беспредельных просторах. Оружие и прочее имущество, необходимое в пути, нам предстояло нести на себе. Тщетно искали мы в записных книжках Шивнатха упоминания хотя бы об одном источнике воды в пустыне: в ней не было не только колодца или оазиса, но даже небольшого клочка земли, покрытого растительностью. И чем больше думали мы о предстоящем путешествии, тем оно казалось нам тяжелее и страшнее. Самым твердым и стойким среди нас был капитан Дхирендра, и мы ждали его распоряжений. Первые две недели, что мы провели у Игольной горы, капитан тщательно обдумывал план перехода через пустыню. Наши носильщики, арабы и суданцы, наотрез отказались идти дальше. Они наслушались в деревне Нивак всевозможных россказней и теперь, страшась этих мест, потребовали, чтобы мы немедленно отпустили их назад. Дхирендра заверил их, что мы пойдем через пустыню одни, и попросил, прежде чем расстаться с нами, оказать нам последнюю помощь, после чего они могут взять лодку и с чистой совестью отправляться в обратный путь. Следующие два дня капитан охотился в соседних горах, богатых дичью, и приносил каждый вечер по нескольку тушек карликовых антилоп. Сняв с них шкуры, он сушил их и шил из них небольшие кожаные мешки-бурдюки. Я очень удивился, увидев, как Дхирендра ловко орудует иглой. Мы наполнили водой из реки шесть бурдюков, и Дхирендра, Дхандас и четыре суданца, взяв их с собой, пошли по направлению к пустыне. Они не возвращались три дня, и мы с Чаном все это время просидели в лагере. Я вел дневник и продолжал изучать иглу. Я увидел на ней много важных деталей, которые сразу же занес в путевые записки. Чан же только и делал, что спал, лежа на берегу реки, широко раскинув ноги и сложив на животе руки, как будто считал, что мы находимся в полной безопасности, в отношении чего я придерживался иного мнения. На четвертый день ушедшая в пустыню группа вернулась назад. Капитан Дхирендра остался очень доволен результатом этого похода. Дойдя до пустыни, они зарыли у подножия последней горы один из мешков с водой и, выпив воду из второго мешка, провели здесь первую ночь. На следующее утро, едва лишь забрезжил рассвет, они двинулись в глубь пустыни с оставшимися четырьмя бурдюками воды. Дхирендра не выпускал из рук компаса, чтобы не сбиться с пути. В полдень они положили на землю третий бурдюк и насыпали над ним холм из песка, чтобы впоследствии можно было без особого труда найти это место. Пройдя отсюда довольно значительное расстояние, они поздно ночью зарыли в песок еще один бурдюк воды и, выпив воду из пятого, двинулись в обратный путь, неся с собой последний, шестой бурдюк, которого хватило ненадолго. Изнемогая от жажды, они наконец добрались до нашей стоянки и, опустившись на землю, с жадностью стали пить воду прямо из реки. Второй поход капитана Дхирендры оказался еще тяжелее первого. На этот раз их не было четыре дня. Выйдя из лагеря рано утром и двигаясь значительно быстрее, чем в прошлый раз, они к вечеру того же дня достигли горы, у подножия которой был зарыт первый бурдюк с водой. Не задерживаясь ни на минуту и не тратя времени на отдых, отряд Дхирендры прошел мимо и в восемь утра дошел до места, где был зарыт другой бурдюк с водой. Таким образом, несмотря на страшный зной, они шли беспрерывно в течение двадцати шести часов, не взяв в рот ни капли воды, и только здесь наконец развязали один из бурдюков и, выпив всю воду, в изнеможении упали вниз лицом на горячий песок, не обращая внимания на палящие лучи солнца. Дхирендра и Дхандас стали черными от загара. Им, как и суданцам, принявшим участие в этом походе, тяжело приходилось в такую жару. Вечером они двинулись дальше, но, сбившись с пути, дошли до места, где был зарыт третий бурдюк, лишь спустя много времени после восхода солнца. Их мучила жажда, и они, не выдержав, выпили воду из двух бурдюков. Когда снова надо было выступать в путь, суданцы отказались идти дальше, и тогда капитан Дхирендра, взяв с собой бурдюк воды, пошел один. Глубокой ночью он зарыл его в песок и к восьми часам утра вернулся к остальной группе. Теперь предстоял обратный путь. Чтобы не терять понапрасну время, они сразу же, не дожидаясь вечера, когда жара несколько спадает, пошли назад по своим следам. На дорогу у них оставалось только два бурдюка воды. Один они выпили в пустыне, в том месте, где лежал второй бурдюк с водой, а другой — у подножия горы, откуда они начали свой поход по пустыне. По возвращении в лагерь они представляли собой страшное зрелище: почерневшие лица, распухшие губы, запавшие глаза — ну прямо выходцы с того света! На следующий день носильщики потребовали у капитана Дхирендры расчет. Мы заплатили за все сполна и, освободив одну лодку, отдали ее им, и наши верные помощники, радостные и счастливые, отправились домой. Быстрое течение подхватило лодку и понесло ее к далеким отсюда, но близким их сердцу берегам Нила. Глава X В СТРАНЕ ПЕСКОВ Я с ужасом думал о нашем положении. Мы находились в Центральной Африке, в тысячах километров от цивилизованного мира, и, если бы с нами что-нибудь случилось, никто не пришел бы к нам на помощь — в случае надобности мы бы даже не смогли дать знать о себе. Как часто по ночам, подолгу не засыпая в этом безлюдном месте, думал я о том, что ожидает нас впереди, хотя знал, что ни Дхандас, ни Дхирендра с Чаном ни на мгновение не позволяют себе предаваться мрачным мыслям. У нас было несколько больших мешков. Отобрав из них для перехода через пустыню четыре самых крепких, мы аккуратно сложили в них патроны, аптечку, немного посуды, провизию, знаменитый ящичек капитана Дхирендры со стеклянными глазами для чучел птиц и зверей, шкатулку с различными принадлежностями, с которой никогда не расставался Чан, и много других вещей, таких, как бинокль и компас, которые Дхирендра считал крайне необходимыми для нас. Записные книжки Шивнатха Джаухри должен был нести с собой Дхандас, карту — капитан Дхирендра, который взял на себя обязанности проводника, а жука-скарабея доверили мне. Кроме того, мы приготовили три бурдюка с водой, но мне, к сожалению, не дали нести ни один из них. И вот однажды вечером наш отряд во главе с Дхирендрой выступил в опасный путь. Если бы вы увидели нас тогда, то, наверное, сравнили бы с вьючными животными. Восход солнца застал нас еще в горах, и Дхирендра разрешил сделать привал, так как идти дальше под лучами солнца было бы неразумно. Закусив рисом, мы с позволения капитана выпили немного воды. Едва настал вечер, как мы снова отправились в путь и часа за два до восхода солнца дошли до подножия горы, за которой начиналась пустыня. Картину, которая предстала перед нами, мне не забыть никогда. На западе заходила круглая луна, и при лунном свете пустыня казалась огромным пылающим морем. А сзади нас занималась заря. Обычно заря приносит с собой радость и надежду, но в то утро она вызвала у меня лишь новые тревожные мысли. На юг и запад, насколько хватал глаз, простиралась бескрайная песчаная равнина, в которой не было ни холмика, ни деревца, ни ручейка — ничего, кроме красного горячего песка. Тщетно я вглядывался вперед — мне хотелось увидеть дорогу Сидящих Писцов, ведущую в город Митни-Хапи, а не это ужасное безбрежное море песка, которое представлялось мне страной отчаяния и смерти. Мы подождали здесь до рассвета, потому что в темноте никак не могли найти место, где был зарыт первый мешок с водой. Лишь при свете восходящего солнца мы разыскали его, взяли с собой и спустились в овраг, куда не доставали солнечные лучи. Капитан Дхирендра разрешил нам немного попить, и вода, несмотря на то что была теплой, показалась нам очень приятной на вкус. Вечером мы вступили в пустыню. При свете луны хорошо были видны следы, оставленные участниками двух предыдущих походов, и поэтому мы не боялись сбиться с пути. Идти по пустыне было нелегко. Ноги увязали в песке по щиколотку. Изредка мы останавливались, чтобы перевести дыхание или переложить вещи с одного плеча на другое, и шли дальше, страдая от жажды: пить воду нам было строжайше запрещено. Песок так нагревался за день, что даже в полночь до него нельзя было дотронуться. Мы легко отыскали место первой стоянки и, выкопав из-под холмика песка бурдюк с водой, выпили из него половину и легли, чтобы выспаться перед новым переходом. Проснулись мы от горячих лучей солнца, спастись от которого не было возможности. Пустыня действительно напоминала нам теперь жарко натопленную печь. Я лежал усталый и разбитый и даже не пытался заснуть в такой невыносимый зной. К тому же песок кишел насекомыми, которые сильно досаждали нам. Я закрыл глаза, стараясь хоть ненамного забыться, но солнце светило прямо в лицо, и казалось, что мне выжигают глаза раскаленным железом. Дхирендра не давал нам воды, говоря, что до трех бурдюков, которые мы несли с собой, нельзя дотрагиваться до тех пор, пока мы не дойдем до последнего мешка с водой, зарытого в пустыне. Он не мог точно сказать, много ли еще осталось до этого места. Положение было настолько тяжелым, что я начал сомневаться в счастливом исходе нашего перехода через пустыню и все чаще задумывался над тем, удастся ли нам, преодолев все трудности, добраться живыми до огромных статуй и дороги Сидящих Писцов или написано нам на роду погибнуть в этих мертвых, ужасных песках. После захода солнца нам было разрешено допить воду из начатого бурдюка, и, хотя вода к тому времени сильно нагрелась, она все же немного утоляла жажду. Дхирендра предупредил нас, что сегодня ночью нам предстоит совершить длинный переход, который потребует от нас максимум усилий и выдержки. Когда дневной зной немного спал, наш отряд выступил в путь. Мы шли гуськом: впереди всех — Дхирендра, потом Дхандас, за Дхандасом — я и самым последним — Чан. Я делал невероятные усилия, чтобы не отставать от товарищей. Дхирендра, сверяясь со следами, шел широким шагом и несколько раз даже затягивал какую-то песню. Но мне было не до пения — слушать его и то было очень тяжело. Мне часто казалось, что вот-вот силы оставят меня и я упаду в горячий песок, и мной овладевало чувство страха за свою судьбу. Но я решил не выказывать своей слабости: я знал, что главное в нашем положении — это воля к победе. В одиннадцать ночи мы дошли до следующего бурдюка с водой. Я надеялся на отдых, как вдруг с ужасом услышал распоряжение капитана двигаться дальше без всякого привала. Теперь к тем трем бурдюкам с водой, которые мы несли с самого начала, у нас прибавился еще один, и капитан Дхирендра решил взять его себе. Хотя я очень ослабел и чувствовал себя весьма неважно, я не мог допустить, чтобы Дхирендра взвалил на себя еще одну ношу: ведь у всех, кроме меня, уже было по одному бурдюку. Но я не рассчитал своих сил. Пройдя не более получаса, несмотря на сравнительно прохладную ночь, я стал шататься из стороны в сторону, как пьяный. Наверху надо мной заплясали звезды, а высокую фигуру Дхирендры застлала туманная дымка. Я готов был в изнеможении упасть на землю и, пожелав товарищам счастливого пути, попросить их оставить меня здесь, раз уж все равно суждено мне погибнуть в этой пустыне, как вдруг почувствовал, что кто-то снял с моего плеча бурдюк.  — Простите, профессор, — услышал я голос Чана, — вы очень устали, и потому эту воду понесу я. Выкиньте из головы дурные мысли, думайте только о том, что рано или поздно мы все же достигнем своей цели, и смело идите вперед. Главное сейчас — выдержка, и победа будет за нами. Я не в силах был возражать и позволил ему взять мой груз. Мы оба понимали, что, поступая так, он спасает меня от смерти. Солнце взошло, а мы все еще продолжали идти. Теперь Дхирендра вел нас лишь по своим следам. Нам просто повезло, что в те дни стояла тихая, безветренная погода: стоило подуть хотя бы небольшому ветерку, и песок тотчас же замел бы следы, без которых мы рисковали сбиться с пути. Наконец мы дошли до четвертого, и последнего, зарытого в пустыне бурдюка. Солнце стояло высоко в небе и нещадно палило. Получив разрешение Дхирендры, мы набросились, как голодные волки, на бурдюк, спеша утолить жажду. Этот день прошел точно так же, как и предыдущий. Насекомые, жажда, мучительная бессонница и ужасное солнце, которое начинало сводить нас с ума… Приложив руку к глазам, я долго смотрел на юго-запад, тщетно пытаясь различить вдали очертания горы. Впереди ничего не было, кроме однообразной песчаной равнины, и я с надеждой и страхом задумался о завтрашнем дне. Если мы и после следующего перехода не увидим горы, то это будет для нас смертным приговором. Судя по карте, мы проделали уже полпути. Однако пустыня могла быть вычерчена и не точно в масштабе, подобно некоторым другим местам на карте Шивнатха Джаухри, и тогда нас ожидала верная смерть. Высоко над нами в безоблачном небе кружил ястреб — единственный признак жизни в этих местах. Неизменный спутник смерти предвкушал скорую добычу. Несомненно, Дхирендра поступил очень предусмотрительно, разрешив нам поспать несколько часов после захода солнца. Днем мы никак не могли заснуть из-за страшного зноя, и если бы капитан не дал нам отдохнуть перед новым переходом, то я не прошел бы и получаса. Сон подкрепил наши силы, и мы, выпив из бурдюка остатки воды, в час ночи двинулись дальше. Я позволил Чану забрать у меня весь груз: в моем положении было бы глупо противиться этому. У нас оставалось четыре бурдюка с водой, а мы даже не знали, сколько еще нам предстоит пройти. Все это походило на отчаянную игру, в которой мы ставили на карту свою жизнь, но когда я заглядывал в лицо Дхирендры, то видел по его глазам, что такие испытания ему по вкусу. Он был из тех, кто всю жизнь играет со смертью и опасностями, как фокусник — с кинжалом и шпагой. Рано утром Дхирендра разрешил остановиться на привал. Слегка утолив жажду, мы улеглись на песок, крепко заснули и проспали несколько часов, а потом опять наступила невыносимая жара, и об отдыхе нечего было и думать. Вечером мы двинулись дальше и прошли за ночь десять-пятнадцать километров. В три часа ночи мы сделали новый привал, чтобы успеть хоть немного поспать и отдохнуть до тех пор, пока солнце не поднимется высоко в небе. В то утро мы допили воду из бурдюка, который Чан забрал у меня. Я видел, что Чану пришлось нелегко. Он сильно похудел за эти дни, в глазах уже не было прежнего веселого огонька, а под глазами появились круги. Следующие три дня не принесли ничего нового. По-прежнему всю ночь и часть утра мы шли, и, поскольку Дхирендра давал нам совсем мало воды, от сильной жажды у меня никогда не прекращалось ощущение покалывания во рту. Чем дальше мы углублялись в пустыню, тем солнце становилось все невыносимей. Сперва мы выпили воду из бурдюка Чана, потом — Дхандаса, и на шестой день у нас остался последний бурдюк, тот, который нес капитан Дхирендра. Опорожненные бурдюки мы бросали на песок, и они оставались лежать там, как вехи пройденного нами пути. Теперь, собрав остатки сил, мы должны были сделать последнее, отчаянное усилие. В три часа дня, несмотря на немилосердно палящее солнце, мы двинулись дальше. Ослабевшие и мокрые от пота, шли мы друг за другом по страшной пустыне. Каждый шаг требовал от нас огромного напряжения воли. После захода солнца Дхирендра дал нам по полстакана почти горячей воды. Мы хотели отдохнуть, но наш суровый начальник запретил, сказав, что привал означает для нас неминуемую смерть, и велел идти дальше. Ночью с юга подул теплый, но влажный ветер, поднявший тучи песка, который попадал нам в глаза, в нос и противно хрустел на зубах. Не помню, сколько часов мы шли без отдыха. Я брел по песку как безумный, не чувствуя своего тела и ни о чем не думая. Я двигался, как заведенный автомат, и мне казалось, что какая-то сила неустанно толкает меня вперед. На востоке занималась заря, и едва только Дхирендра разрешил нам остановиться, мы сбросили мешки и ружья и в изнеможении упали на горячий песок. Мне никогда не забыть восхода солнца в то утро. Вокруг нас лежала все та же лишенная всякой растительности, безжизненная песчаная пустыня. По-прежнему дул южный ветер, взметавший метра на полтора над землей мелкую песчаную пыль. Но наверху, над этой плотной туманной завесой, воздух был чист и прозрачен, и, когда совсем рассвело, мы вдруг увидели на юго-западе высокую стену плато. Измученные и выбившиеся из сил, мы все же не смогли удержаться от радостного крика: ведь это был конец пустыни, к которому мы так стремились. Но смерть еще витала над нами: ветер постепенно крепчал, и над пустыней показалось темное облако, движущееся по направлению к нам. Едва мы успели выпить по глотку воды, как небо померкло и началась песчаная буря. Песок бил в глаза, набивался в рот, едва мы пытались заговорить, и попадал в уши — на время мы оказались в положении глухонемослепых. Мы легли, тесно прижавшись друг к другу, и пролежали так весь день. Буря продолжалась тридцать шесть часов, и за это время мы выпили почти всю воду. Когда мы снова выступили в путь, наши вещи стали в полтора раза тяжелее: в них набился песок. Восход солнца застал нас совсем близко от горы. До нее оставалось всего лишь несколько километров, но силы наши уже подошли к концу. Дхирендра, который поддерживал своим примером даже такого человека, как я, сам был похож на скелет. От полноты Чана не осталось и следа. А что касается Дхандаса, то он в последнее время вел себя как безумный. Глаза у него вылезали из орбит, и он подолгу смотрел страшным, казалось ничего не видящим взором куда-то вперед, плотно сжав тонкие губы. Вот и теперь, не обращая на нас ни малейшего внимания, он глядел на стену гор, стоявшую перед нами, и упорно шагал вперед, изогнувшись, как ястреб. Он так спешил, словно убегал от чего-то. И он действительно бежал, бежал от смерти, от страшной, мучительной смерти, чье горячее дыхание мы уже ощущали на себе, изнемогая от жажды. Мы знали, что в любой момент силы могут оставить нас, и тогда, уже у самой цели, мы упадем на горячий песок, чтобы навсегда остаться здесь, в этой страшной и никому не известной стране. Дхирендра разделил оставшуюся воду. Я не могу вспоминать без слез благородство этого человека. Каждый раз, деля воду, он отдавал нам часть своей порции, хотя и страдал от жажды не меньше нашего. Дхирендра всегда был готов на самоотверженный поступок, ничего не боясь, — это был настоящий вожак! Наш отряд двигался очень медленно. Мы с Чаном отстали от Дхирендры и Дхандаса, который шел теперь впереди. Нам казалось, что в Дхандаса вселился дьявол. Он спотыкался, падал, снова поднимался и, расшвыривая ногами песок, упорно шагал вперед, ни разу даже не обернувшись, чтобы посмотреть, идем ли мы за ним. В полдень я потерял сознание и упал на песок. Я пришел в себя, когда господин Чан пытался поднять меня. Наконец ему это удалось, но он не пронес меня и двадцати шагов, как сам лишился чувств. Теперь мы оба лежали рядом в песке, закрыв глаза и не подавая никаких признаков жизни. Высоко над нами светило солнце, обжигавшее нас своими горячими лучами. От жажды у меня горело в горле, а язык распух и доставлял мне невыносимые мучения. Глаза воспалились и покраснели от песка, было больно смотреть. Солнце так сожгло мои руки, что малейшее прикосновение к ним вызывало острую боль. Я даже не пытался встать, понимая, что это ни к чему не приведет, и молча лежал в ожидании смерти. Вдруг кто-то поднял меня. Я открыл глаза и увидел капитана Дхирендру. Он вернулся за мной и теперь нес меня на руках. Поблагодарить его я был не в силах, но из глаз моих текли слезы, которые были красноречивее всяких слов. Я знал, что никогда не забуду этого поступка и всю жизнь буду вспоминать о капитане с чувством глубокой благодарности. Оглядевшись, я увидел позади нас Чана, а далеко впереди — Дхандаса, который по-прежнему шел, как безумный. Взгляд его был устремлен на статуи, высеченные в скале высотой в пятьдесят метров и обращенные лицом к пустыне. Я был так слаб, что даже не удивился при виде их. Дхирендра и Чан, так же как и я, молча смотрели на огромные статуи и медленно шли к ним. Я знал эти старые скульптурные изображения. Слева высилась статуя древнеегипетского бога Тота с головой священного ибиса, а справа стоял бог загробного царства Анубис с головой шакала. Воздух был такой чистый, что мы отчетливо видели эти необыкновенные памятники древнего искусства, хотя расстояние, разделявшее нас, было не менее полутора километров. Но вот и капитан Дхирендра не выдержал и упал на землю. Подошедший сзади Чан с большим трудом помог ему встать. Я понимал, что если не попытаюсь пойти сам, то Дхирендра и Чан понесут меня на руках, но, истратив последние силы, упадут, и тогда уже ничто не спасет нас. Огромным усилием воли я заставил себя подняться, и, поддерживая друг друга, с низко опущенными головами, мы пошли по горячему песку, совсем позабыв про Дхандаса, который был в это время уже у статуй. И вдруг мы услышали впереди глухой крик. Оторвав взоры от земли, мы взглянули туда и увидели, как Дхандас, подняв руки высоко над головой, грохнулся на землю. Мы не успели подойти, как он поднялся сам, швырнул в сторону мешок и ружье и, шатаясь, как пьяный, и не оглядываясь на нас, пошел дальше. У подножия горы он снова свалился, но на этот раз не смог встать и пополз на четвереньках. Мы подошли к тому месту, где валялись вещи Дхандаса, легли на землю и с испугом смотрели, как Дхандас карабкался по ступенькам, выдолбленным в горе. Он исчез и не показывался около часа. И вот впервые за двое суток мы услышали громкий голос. Дхандас кричал нам сверху:  — Вода! Я нашел воду! Мы спасены! Дхирендра встал, с нечеловеческими усилиями дошел до лестницы и поднялся на гору. Мы с Чаном пошли за ним, кое-как добрались до подножия горы и свалились. Вскоре вернулся Дхирендра с кружкой воды. Холодная вода показалась нам вкуснее, чем напиток богов, и вселила в нас жизнь, надежды, силу и мужество. Мы преодолели страшную пустыню, и какие бы трудности ни встретились впереди, нас уже ничто не могло остановить. Глава XI ДОРОГА СИДЯЩИХ ПИСЦОВ Вас, наверное, удивит, что на горе оказалась вода, в то время как внизу расстилалась безводная пустыня, но объяснялось это явление довольно просто. Песок в пустыне лежал на твердых, водонепроницаемых породах, не пропускавших грунтовые воды. Вершина горы была сложена из таких же твердых пород, но чуть пониже, на склоне, обращенном к плато, шли мягкие, рыхлые породы, сквозь толщу которых, в двухстах метрах от вершины, пробивался родник чудесной чистой ледяной воды. Подойдя к ручью, мы легли на живот и начали с жадностью, как козы, пришедшие на водопой, втягивать в себя воду. С тех пор как наш отряд ушел от реки, мы впервые увидели воду, не считая, конечно, той, которую несли на себе в бурдюках. Да и в те дни, когда мы стояли лагерем на берегу реки, мы старались разбивать палатки как можно дальше от воды, потому что там постоянно кружились мириады мух, комаров и москитов. Еще из записных книжек Шивнатха мы узнали о том, что в долине реки Собат встречается особый вид мух, укус которых для человека не представляет никакой опасности, но для копытных животных — коров, буйволов и лошадей — он чаще всего смертелен. Это заставило нас в свое время отказаться от мысли пересечь пустыню на верблюдах, которые к тому же едва ли выдержали бы столь длинный путь на юг. Мы вдоволь напились холодной воды, улеглись в густой тени деревьев и сразу же заснули непробудным сном. Проснувшись на восходе солнца, я увидел, что Дхирендра уже разжег костер и подвесил над ним котелок. Вскоре проснулись Дхандас с Чаном, и мы втроем отправились к ручью и с наслаждением искупались впервые за много дней. Когда мы вернулись назад, завтрак был уже готов. Нас не пришлось долго упрашивать присесть к «столу», и мы, достав из мешка одеяло, расстелили его под густой зеленой кроной деревьев и с жадностью набросились на еду. Едва ли вы сможете даже представить себе, какими вкусными показались нам в тот день лепешки из риса, приготовленные умелой рукой капитана. Мы досыта наелись и с интересом начали осматриваться. Мне никогда не забыть той радости, которую мы испытали, попав из огненного ада, где нет ни тени, ни воды, ни пристанища для путника, в райскую страну, покрытую веселыми зелеными рощами и лугами с высокой сочной травой, над которыми веял прохладный ветерок. Журчание бегущего перед нами ручейка было для нас сладостней звуков небесной лютни. Под нами далеко на север уходила страшная пустыня, в которой не было ничего, кроме желтого горячего песка, а к югу от нас раскинулась чудесная страна, покрытая зеленой травой и могучими деревьями. Воздух был такой чистый, прозрачный, что горы казались совсем близкими. То здесь, то там возвышались небольшие холмы, густо поросшие зеленью. На склонах холмов лежали огромные глыбы камней. Небольшой ручеек, который брал начало от нашего родника, спускался вниз и, слившись по пути с другими ручьями, у подножия горы превращался в речку, которая текла по долине куда-то далеко на юг. Примерно в четырехстах метрах от нас виднелись две каменные трехметровые статуи, повернутые друг к другу лицом. Едва только я их увидел, как тотчас же побежал к ним, чтобы получше рассмотреть. По виду они ничем не отличались от статуй сидящих писцов из Саккары. Время и климат сильно повредили скульптуры и совершенно сгладили черты лица. Каждый писец сидел на постаменте, скрестив ноги и держа на коленях бумагу. Впереди, насколько хватал глаз, виднелось множество других таких же скульптурных пар, стоявших в четырехстах метрах одна от другой. Двойной ряд статуй тянулся от вершины горы далеко на юг, и высеченные из камня огромные писцы постепенно уменьшались в размерах, превращаясь в едва приметные точки, и наконец совсем исчезали из виду. Несомненно, это те самые статуи, о которых писал Шивнатх, и та самая дорога, которая ведет от лестницы прямо в Митни-Хапи. Невозможно описать восторг, охвативший меня. Хотя мы отдыхали всего лишь одну ночь, тем не менее я успел забыть все прошлые мучения и совершенно не думал о предстоящих опасностях. Открытие лишь одной дороги Сидящих Писцов уже само по себе имеет не меньшее значение, чем исследования Мариэтта[23 - Мариэтт — известный французский египтолог XIX века, отдавший всю свою жизнь археологическим исследованиям в Египте.], а ведь наш путь по стране древней цивилизации еще, по существу, не начался. Я смотрел с интересом на горы, темневшие на юге, и уже не сомневался в том, что там мы увидим город Митни-Хапи с гробницей Серафиса. Весь день мы отдыхали в благодатной тени деревьев, и я поделился с товарищами своей мечтой, которая увела меня слишком далеко от действительности. Вместо того чтобы подумать о тех трудностях, что ждут нас впереди, я представлял себе, как мы вчетвером торжественно и радостно идем по дороге Сидящих Писцов под звуки труб и бой барабанов, как в свое время не раз проходили по ней древние египтяне. Мне очень хотелось собственными глазами увидеть древнеегипетский город, насчитывающий тысячелетия, и, кроме этого, у меня не было никаких желаний. Дхирендра, в противоположность мне, был практичным человеком, и поэтому, дождавшись, когда я наконец закончу свой фантастический рассказ, он обратился ко мне с иронической улыбкой, и слова его сразу же охладили мой пыл.  — Дорогой профессор, — сказал он, — вы рассуждаете так, будто мы едем в гости к тестю. Я же придерживаюсь совершенно иного мнения и считаю, что именно отсюда-то и начинается самая опасная часть нашего путешествия. Внезапно передо мной вновь ожило все пережитое в пустыне, и я ужаснулся:  — Самая опасная?  — Да, профессор, — подтвердил Дхирендра. — Сейчас не время строить воздушные замки. Вы с восторгом рассказываете о двух огромных скульптурах, высеченных в горах, или о сидящих писцах, совершенно не задумываясь о том, что перед нами лежит населенная страна.  — Населенная? — ошеломленно спросил я. — Бог мой! Я совсем забыл об этом! Дхирендра молча кивнул головой и протянул мне бинокль.  — Взгляните в него и расстаньтесь со своими беспочвенными грезами, — посоветовал он. — Посмотрите повнимательней на эту еще незнакомую нам страну. Я взглянул в бинокль на дальние горы и долину, расстилавшуюся перед нами. Кое-где, особенно по берегам реки, виднелись небольшие поля, по-видимому засеянные ячменем или пшеницей, невдалеке от которых паслись стада.  — Да, здесь действительно живут люди, — сказал я, возвращая бинокль Дхирендре.  — А вы видели дома? — спросил Дхирендра.  — Нет.  — Значит, вы плохо глядели. — И капитан указал на холм, стоявший в полутора километрах от нас. Я снова посмотрел в бинокль и с удивлением разглядел небольшую деревушку. Возле тростниковых хижин виднелись маленькие фигурки людей. Я молча отдал бинокль Дхирендре.  — Что же нам делать? — спросил я капитана.  — Мне кажется, что следующие несколько часов решат нашу судьбу, потому что мы не сможем скрываться здесь до бесконечности, — ответил он и посмотрел на нас, словно желая знать наше мнение. Я подумал о том, что лучше уж умереть, чем вновь идти через пустыню, и ждал, что скажут другие. Но Чан и Дхандас молчали.  — Ну хорошо, — обратился к нам Дхирендра. — Теперь пришло время, когда нам как никогда необходимо верить в свои силы. Все, о чем писал Шивнатх Джаухри, подтвердилось, и поэтому у нас нет никаких оснований сомневаться в том, что эта дорога ведет в Митни-Хапи, в город, жители которого говорят на древнеегипетском языке. Профессор знает его. Он может читать и писать на нем и хорошо знаком с нравами, обычаями и одеждой древних египтян. Я же не раз встречался с современными первобытными племенами и, несмотря на то что имею лишь смутное представление о древней цивилизации, думаю, что сумею вести себя как надо с жителями этой страны. Малейшая оплошность с нашей стороны будет стоить нам жизни, так как древние египтяне, по-видимому, не отличались милосердием.  — Наоборот, они были необычайно жестоки, — заметил я. Я ждал, что Дхирендра еще что-нибудь скажет, но он уже высказался и теперь хотел послушать нас. Вдруг Чан, приложив палец к губам в знак молчания, приставил руку к уху и взглядом велел нам прислушаться. Глава XII КОЛЕСНИЦА Мы ясно услышали топот конских копыт. Чан бросился на землю, ползком добрался до огромного камня и укрылся за ним. Мы последовали его примеру и, прячась в высокой траве, подползли к Чану. Осторожно выглянув из-за камня, мы увидели, как мимо нас пробежала огромная гиена с высунутым от усталости языком. Не успели мы как следует разглядеть гиену, как вдали показался какой-то черный предмет, мчавшийся прямо на нас. Это была двухколесная боевая колесница, на которой стоял, слегка наклонившись вперед и держа в руках поводья и лук, молодой, хорошо сложенный мужчина лет тридцати. На нем ничего не было, кроме набедренной повязки с расшитой золотом каймой и ожерелья из драгоценных камней. Колесница пронеслась совсем близко, метрах в пятидесяти от нас, и я невольно залюбовался конем. Он мог бы смело соперничать с лучшими представителями арабских скакунов. Длинная грива развевалась по ветру, хвост касался копыт, а голову украшал султан, такой же черный, как и все тело. Вдруг ездок переложил вожжи в левую руку, выхватил из колчана, стоявшего там, где у современных колясок делается упор для ног, стрелу и, с силой оттянув тетиву назад, выстрелил в гиену. Стрела со свистом разрезала воздух и вонзилась под левую лопатку гиены, по-видимому прямо в сердце, потому что зверь, сжавшись от боли, покатился по земле, затем неестественно вытянулся и замер. Ездок ловко управлял колесницей, да, видно, и конь был хорошо обучен: стоило слегка натянуть вожжи, как он тотчас же остановился как вкопанный. Удачливый охотник соскочил на землю, подошел к гиене, вытащил из тела стрелу и, бросив свою добычу в колесницу, повернул коня назад. Быстрый, как ветер, конь понесся по дороге Сидящих Писцов. Затих топот конских копыт, и только медленно оседало облако серой пыли, клубившейся за колесницей. Мы еще долго молчали, пораженные только что увиденным.  — Ну, профессор, теперь, я надеюсь, вы не станете говорить, что нам не угрожает никакая опасность? — прервал тишину капитан Дхирендра. Я вытащил из кармана красный платок, вытер пот со лба и только после этого обрел дар речи:  — Да, капитан, вы были совершенно правы… Но, несмотря ни на что, у меня сейчас такое чувство, словно я уже видел этого человека раньше. Я не раз рисовал в своем воображении, как он или другой похожий на него юноша, приближенный фараона Рамзеса или Сети, едет в колеснице по дороге, ведущей из Фив в город Коптос, расположенный, как и Фивы, на правом берегу Нила. И вот сегодня, сколь это ни удивительно, я, ученый двадцатого века, увидел его наяву. Это невероятно!.. Но разве можно не верить своим глазам? Они не могли обмануть нас. В это время Дхандас показал рукой на горы и закричал:  — Там!.. Та-а-ам золото! Там золото Серафиса! Я вновь заметил у него признаки безумия. Он смотрел куда-то вдаль, глаза лихорадочно блестели и по всему телу пробегала нервная дрожь. Дхирендра курил сигару, а Чан, усевшись поудобней на земле и закрыв глаза, улыбался во весь рот; я взглянул на него и понял, что он целиком погружен в свои мысли.  — Мы не сможем спуститься в долину в таком виде, — сказал капитан Дхирендра, не обращая внимания на крик Дхандаса, — нам надо что-то придумать.  — Мы должны сменить одежду, — высказал свое мнение господин Чан.  — Сменить одежду! Но во что вы предлагаете нам одеться? — спросил я.  — Я думаю, господин профессор, что это вы знаете лучше меня, — ответил Чан. Я пытался вникнуть в смысл его слов, но безуспешно, и Чан, так и не дождавшись моего ответа, вновь обратился ко мне:  — Подумайте немного, профессор. Неужели у этих людей нет таких богов, чей облик мы могли бы принять перед тем, как выступить в путь? Но и теперь мне не совсем было ясно, чего хочет от меня Чан. Я знал наперечет весь пантеон древнеегипетских богов. Не много найдется в мире народов, у которых было бы столько богов, сколько в древнем Египте. Самым главным богом почитался великий Осирис, чей храм превосходил по своим размерам даже знаменитый храм Юпитера в Риме и чья власть распространялась как на загробное царство, так и на этот мир. Помимо сотен богов, почитавшихся из поколения в поколение во всем Египте, существовало множество местных богов, которые покровительствовали тому или иному городу и были воспеты во многих литературных памятниках, дошедших до нас с тех отдаленных времен. Птах был главным божеством города Мемфиса, в то время как над Фивами распространялась власть Амона, а над городом Буто — богини Исиды. Я с увлечением начал рассказывать своим товарищам различные предания о древнеегипетских богах и занимаемых ими местах на иерархической лестнице, но Чан перебил меня:  — Хорошо, профессор. Судя по всему, у древних египтян было вполне достаточно божеств, наделенных самыми разнообразными свойствами, качествами и внешностью и прославленных в народных преданиях. Но кого изображают огромные статуи, высеченные в горе? Я ничего не знаю о них и прошу вас рассказать мне все поподробней.  — Там высечены бог черной магии, счета, письма и мудрости и покровитель искусств Тот и бог загробного царства, или бог смерти, Анубис, — объяснил я.  — Ну, а если бы двое из нас под видом этих богов спустились в долину, то как встретили бы их здешние жители? — спросил Чан. Мои глаза заблестели от восторга, когда я наконец понял план Чана. И, несмотря на то что мысль о возможном провале внушала мне страх, я воскликнул с энтузиазмом:  — О, мне кажется, все было бы хорошо!.. Древние египтяне имели много общего с нами, индусами, и, в частности, они верили в перевоплощение душ. Они считали, что у каждого человека есть душа, которая не умирает вместе с телом. Вполне возможно, что, увидев спустившихся на землю богов, здешние жители совершили бы в их честь особые обряды, но какие точно, этого я и сам не знаю. Я верю в успех вашего плана, господин Чан, хотя, сознаюсь, где-то в глубине души с ужасом думаю о тех последствиях, которыми чреват этот план в случае его провала и раскрытия нашей тайны.  — Однажды я встал во главе одного племени, и только благодаря тому, что явился к ним под видом почитавшегося ими божества, — сказал капитан Дхирендра. — Я мог повелевать всеми ими, как своими рабами. Но в конце концов мне стало стыдно обманывать людей, которые так легко поверили мне. Я почувствовал жалость к ним, когда увидел, какой дикой, слепой веры придерживаются они, и передал их в руки буддийских миссионеров, один из которых рассказывал мне потом, что «мои дикари» сделали большой шаг по пути прогресса и могут теперь прочитать вам наизусть изречения Ханумана[24 - По индийской мифологии, Хануман, легендарный царь обезьян, славился своей мудростью, и ему приписывается множество афоризмов.] и рассказать о перевоплощениях великого Будды. Чан не спеша поднялся с земли. Он целиком был занят своими мыслями, и я не думаю, чтобы он слышал хоть что-нибудь из того, что сказал капитан Дхирендра.  — Мне довелось за свою жизнь исполнить тысячи ролей, и все с большим успехом, — обратился к нам Чан. — То, что я предлагаю вам, несомненно очень опасно. Примем ли мы этот план или нет — это будет зависеть только от вашего решения, профессор. Если вы считаете, что мы не сумеем представить богов, то так прямо и скажите. Мы ждем вашего слова, господин профессор. Я понимал, что у нас нет другого пути, чтобы проникнуть в Митни-Хапи.  — А можно ли сделать маску в виде головы шакала, которую один из нас надел бы на себя? — спросил я.  — Это очень просто, — ответил Дхирендра. — Каких-нибудь десять минут тому назад вы видели здесь гиену. Я хорошо снимаю и обрабатываю шкуры и ничуть не сомневаюсь, что смогу сделать из головы гиены такую маску, что вы, глядя на нее, ни за что на свете не отличите ее от морды крупного шакала. Мне уже пришлось однажды делать маску Ханумана для представления из «Рамаяны»[25 - «Рамаяна» — героический древнеиндийский эпос.] и она имела огромный успех.  — Ну, а сможете ли вы сделать другую маску, маску священного ибиса? — спросил я капитана.  — Это значительно сложнее, но все же возможно, — ответил он.  — А маску сокола?  — Да, и ее тоже смогу!  — О! — воскликнул я. — С нами жук-скарабей… Сами боги спустились на землю и идут к гробнице Серафиса, чтобы вернуть бесценный амулет… Но нам придется плыть по реке, потому что все священные предания древних египтян тесно связаны с берегами Нила. Вы, господин Дхандас, как самый высокий из нас, будете Гором, сыном бога Осириса и повелителем неба. Вам, Дхирендра, придется стать Анубисом. Ну, а вы, Чан, сыграете роль Тота, покровителя литературы, музыки и искусства и знатока магических надписей, которых никто, ни на небе, ни на земле, не может прочитать. Я же буду главным жрецом при вас, потому что боги не должны сами разговаривать с простыми смертными. Дхандас вскочил и радостно закричал:  — Это великолепно! Наш план не может не удаться! Глава XIII БОГИ НИЛЬСКОЙ ДОЛИНЫ В СТРАНЕ СЕРАФИСА На следующее утро мы более обстоятельно обсудили наш план. Я рассказал товарищам о тех древних богах, которых им придется представлять. У меня не было никаких оснований полагать, что наш обман будет раскрыт, и поэтому я был относительно спокоен. На подготовку требовалось несколько дней, и так как место, где мы остановились на отдых, было далеко не безопасным, то мы решили прежде всего перенести стоянку подальше отсюда, к подножию горы. Дхирендра и Дхандас спустились по лестнице вниз, чтобы подыскать подходящее место, и, вернувшись, сообщили нам, что недалеко от статуй богов находится хорошая, удобная пещера. Мы прожили на новом месте целую неделю, и у каждого из нас было много работы. Капитану Дхирендре удалось убить гиену, и он принялся за изготовление маски. Капитан внимательно осматривал свое произведение и если замечал какой-нибудь дефект, то тщательно устранял его. Наконец маска была готова. Дхирендра так искусно сделал ее, что волосы животного незаметно сливались с волосами человека. Маски сокола и ибиса оказались более сложными, и у капитана ушло на них несколько дней. Он убил крупного сокола, ощипал его и перьями покрыл маску, к которой прикрепил настоящий клюв. Подстрелить ибиса было нетрудно, потому что на берегах реки они водились во множестве. Особенно часто попадались здесь красивые красные ибисы, в то время как священные ибисы, которых так много бывает в Верхнем Египте во время разлива Нила, встречались значительно реже. Глядя с вершины горы в бинокль, мы в любое время дня могли видеть, как сотни красных ибисов важно шагают по берегу реки или летают вокруг. Тело священного ибиса покрыто красивым белым оперением с серебряным отливом, но на голове и шее этой птицы имеются черные, совершенно голые участки кожи, которую нам трудно было изобразить. Поэтому капитану Дхирендре пришлось убить несколько птиц и, содрав с их голов кожу, искусно соединить ее и затем натянуть на маску таким образом, чтобы она прикрыла шляпки маленьких сапожных гвоздиков, которыми он прибил к маске серповидно изогнутый клюв, сделанный им из какого-то крепкого черного дерева. Те, кто уже читал о путешествиях капитана Дхирендры, знают, что капитан никогда не разлучался с заветным ящичком со стеклянными глазами, с помощью которых он показывал туземцам различные фокусы. И сейчас они пригодились ему. В каждой маске Дхирендра сделал отверстия и вставил туда стеклянные глаза с таким расчетом, чтобы через них можно было смотреть. На этом отделка масок была окончена. Дхирендра по праву мог гордиться своей работой: все три маски выглядели как живые. У господина Чана были свои дела. Вы уже знаете, что он взял с собой ящичек с самыми разнообразными предметами, которые не раз помогали ему в работе. За несколько часов до выхода в путь Чан вытащил из своего ящичка краски и чуть подкрасил наши тела под цвет кожи храброго охотника, которого мы видели несколько дней назад в колеснице. Проще всего у нас обстояло дело с одеждой: древние египтяне, как правило, носили простые набедренные повязки, спускавшиеся до колен. В то время как мои товарищи должны были стать богами, я оставался простым смертным, исполняющим при них обязанности жреца. Но, несмотря на благообразный вид, мне тоже надо было изменить свою внешность, и господин Чан, наточив бритву, чисто выбрил мне голову, на которой и без того уже оставалось немного волос, и сбрил усы и бороду, с которыми я был неразлучен в течение многих лет. Но этого ему показалось мало, и в довершение всего он отобрал у меня очки. За час до захода солнца мы спустились с горы в долину. Наш отряд представлял собой более чем странное зрелище. Древнеегипетские боги Гор, Анубис и Тот со своим старым жрецом, и вдруг у каждого из них… обычный вещевой мешок и ружье последнего образца! Кроме того, Анубис нес под мышкой подзорную трубу и дымил сигарой, у Тота в руках была аптечка, а у Гора на плече висел полевой бинокль… Если бы мои сослуживцы из Наландского музея увидели нас в то время, то безусловно лопнули бы от смеха. Еще на горе, перед тем как выступить в путь, я внимательно осмотрел своих «богов» и остался ими весьма доволен. Дхирендра и Чан были бесподобны в образах Анубиса и Тота: Дхирендра отличался подвижностью, которой и должен был обладать бог с головой шакала, а толстый живот Чана как нельзя лучше подходил к роли покровителя города Гермополя — бога Тота. Дхандас тоже полностью соответствовал своей роли, чему в значительной степени способствовал его необыкновенно высокий рост, который имел в данном случае большое значение, так как в старых египетских преданиях говорится, что Гор был намного выше остальных богов. Мы вышли на дорогу Сидящих Писцов. Я шел впереди отряда и изредка останавливался, чтобы подождать остальных и получить очередное указание от бога Анубиса. Мы хотели прежде всего подойти к деревне, которую видели в бинокль, чтобы этой же ночью окончательно проверить, способны ли мы успешно сыграть свои роли или нас ждет провал. Мы шли уже четыре часа. Время близилось к полуночи, и в небе ярко светила луна в окружении звезд. Ночь была такой светлой, что мы отчетливо видели фигуры сидящих писцов, которые, как дорожные знаки, указывали нам путь к деревне. Несмотря на прохладный ветерок, дувший прямо в лицо, я чувствовал сильную усталость и поэтому был несказанно рад, когда Анубис разрешил нам остановиться на отдых. Мы положили мешки на землю и уселись на них. Мне доставляло истинное удовольствие смотреть, как Тот открывает коробку с сушеной дыней, а Гор достает из мешка пачку печенья. Когда все было готово, трое богов сняли маски, и мы с наслаждением принялись за ужин.  — Мы не имеем права долго отдыхать, — сказал Дхирендра. — Нам надо оставить здесь свои вещи — едва ли кто-нибудь найдет и похитит их ночью, — а самим пройти в деревню. С собой ничего не берите, кроме револьверов, да и те спрячьте так, чтобы никто не увидел. Мы встали и пошли следом за Анубисом по тропинке, ведущей через поле невысокой пшеницы, едва доходившей нам до колен. Минут через пять мы подошли к реке и, пройдя берегом не более двухсот-трехсот метров, неожиданно натолкнулись на маленький дом. Дверь в доме оказалась такой низкой, что нам пришлось пригнуться. Очутившись внутри, Тот включил карманный фонарик, с которым он никогда не расставался, и мы увидели двух мужчин, спящих прямо на полу на соломе. Судя по тому, что на них не было никаких украшений, это могли быть или земледельцы, или пастухи, или рыбаки. Посреди комнаты догорал огонь, а рядом с ним стояла плошка с маслом и опущенным в него фитилем. Анубис зажег светильник, и яркое пламя осветило всю комнату. Я взял у Дхирендры плошку, поскольку богу не приличествовало держать в руках такие предметы, и поднял ее вверх. Свет разбудил хозяев. Решив, что к ним ворвались воры, они вскочили и, достав откуда-то в мгновение ока топор и тяжелый камень, приготовились к отпору. Но здесь они увидели перед собой моих товарищей… Мне очень трудно описать вам, что произошло потом. И камень и топор тотчас же упали на землю. У одного из хозяев от страха отвисла нижняя челюсть, и он смотрел на нас безумными глазами. Другой же, едва разглядев нас, вскрикнул и, в ужасе схватившись руками за голову, упал на пол.  — О Гор, сын Осириса, повелителя вечерней и утренней зари, пощади раба своего! — закричал он. Мы заранее решили, что я заговорю с ними: ведь необходимо было проверить, могу ли я объясняться на их языке или нет.  — Успокойся! — сказал я. — Тебе нечего бояться. Боги Нила прибыли в твою страну не для того, чтобы обречь тебя на страдания. Человек, лежавший на полу, не решался поднять голову, и я не знал, понял ли он меня, но другой в это время заговорил.  — Вы жрец? — спросил он.  — Да, — ответил я. — Великие боги Гор, Анубис и Тот пришли оттуда, где они живут с древних времен. Прямо перед тобой стоит Анубис, совершивший жертвоприношение в честь Осириса. А это отец вечерней и утренней зари Гор, который создал солнце, согревающее весь мир. Рядом с ним — бог мудрости Тот. Он может научить тебя всему, чего не знали даже твои предки. Осирис, посылая их в твою страну, приказал, чтобы их торжественно встретили в храме бога солнца Ра. Там, под этим храмом, находится гробница Серафиса, чья душа бессмертна. Только я замолчал, как бедняк, до тех пор лежавший без движения на земле, вдруг вскочил и выбежал на улицу, крича:  — Боги сошли на землю! Конец света!.. Второй, оказавшись наедине с богами, совсем перепугался и, чуть помедлив, выскочил в дверь вслед за своим товарищем. Все произошло так быстро, что я даже не успел определить, поняли они меня или нет. Но я уже твердо знал, что могу говорить на одном с ними языке, хотя, конечно, мое произношение сильно отличается от здешнего. Когда мы остались одни, Дхирендра спросил меня:  — Ну как, вы поняли, что они говорили? Я ответил, что понимаю их без всякого труда, хотя их язык, очевидно, кое в чем разнится от языка древних египтян, живших на берегах Нила.  — Ну, в таком случае все в порядке, — сказал капитан Дхирендра. — Мы на правильном пути и должны действовать, не теряя ни минуты. Вы говорили, что важнейшие религиозные церемонии совершались у древних египтян на берегах реки. Поэтому нам обязательно надо достать лодку. Мы направились берегом реки к деревне. Впереди всех шел Анубис, а уж за ним — все остальные. Мы прошли совсем немного, как вдруг увидели привязанную к дереву небольшую лодку. Лодка была подтянута к самому берегу и стояла среди густых водорослей. Чан и Дхандас пошли за вещами, а мы с Дхирендрой занялись приведением лодки в такой вид, чтобы на ней не стыдно было плыть трем великим богам. Мы спрятали вещи под скамейки и сверху наложили травы, сделав таким образом хорошее сиденье. Дхирендра привязал к корме весло и показал мне, как им править. Был третий час ночи, когда мы отплыли. Речка в этом месте была неширокой, и, к счастью, луна светила так ярко, что мы отчетливо видели оба берега.  — Не торопитесь, — сказал нам Дхирендра. — Мы должны плыть не спеша, и что суждено нам, то пусть и сбудется. Я не разговаривал с товарищами, которые сидели на противоположном конце лодки, а думал о том, что нас ждет впереди. Берега казались необычайно красивыми в серебряном свете луны. В одном месте река поворачивала, и мы снова увидели дорогу Сидящих Писцов. Тихие и безмолвные статуи вызывали к себе чувство сострадания. Мы плыли мимо деревень, рыбацких хижин и храмов со спускающимися к воде ступеньками. Чем дальше мы уходили вниз по реке, тем шире и шире она становилась, а берега — выше и круче. Вокруг расстилалась плодородная, покрытая полями и садами земля. Облик деревень постепенно изменился — тростниковые хижины сменились домами из необожженного кирпича. Кругом не было ни души: все крепко спали, не подозревая, что чужеземцы под видом богов ворвались в их страну. Течение не превышало пяти-шести километров в час, и мы проплыли не больше двадцати километров, когда солнце украсило собой восточный склон небосвода и оттуда брызнули в долину лучи света. Тут мы привели себя в порядок, и каждый постарался войти в свою роль. Трое богов поднялись на возвышение, которое мы сделали в носовой части лодки. Гор стал лицом вперед, а Тот и Анубис — сзади него, лицом к корме. Рано утром, в легком тумане, поднимавшемся над рекой, эти сошедшие на землю боги должны были ошеломить каждого, кто увидел бы их. Первым встретился нам на пути рыбак. Он раскладывал мокрую сеть, чтобы высушить ее на солнце. Увидев нас, рыбак схватился руками за голову, упал на землю и лежал до тех пор, пока мы не скрылись из виду. Потом мы проплыли мимо голого мальчика, сидевшего на берегу под деревом. Его длинные черные волосы были зачесаны на правый бок. Заметив нас, он закричал от страха и убежал, очевидно домой, чтобы рассказать матери о появлении трех богов. Мы знали, что стоит только кому-нибудь увидеть нас, как весть о прибытии богов тотчас же разнесется по всей стране, и поэтому, глядя на людей, которые бежали из одной деревни в другую, мы не сомневались в том, что это гонцы, оповещавшие о нашем появлении. Наконец мы приблизились к большому селению. В этом месте к реке подступала высокая каменная стена, за которой виднелся дворец со множеством колонн. На самом берегу столпилось много народу. Всем не терпелось взглянуть на богов. Мне стало не по себе, когда я увидел толпу человек в триста, да еще в большинстве своем вооруженных. Но здесь Анубис сказал мне:  — Профессор, больше выдержки! Начинайте свою роль. Остановите лодку посередине реки и известите их о нашем прибытии. У меня заранее была подготовлена речь — я успел уже выучить ее наизусть, — и, став лицом к толпе, я громко воскликнул:  — Слушайте все! Великие боги Нила, которые в минувшие века охраняли ваших предков от всяких напастей, спустя много столетий вновь сошли на землю своих любимых детей. Они прибыли сюда, чтобы принести вам покой и счастье. Боги желают людям добра! Всем хотелось разглядеть нас, и, подталкивая друг друга, народ все ближе и ближе подходил к реке. Я обратил внимание на то, что на берегу стояли люди, представлявшие самые различные социальные группы, и что одеты они были точно так же, как в свое время одевались древние египтяне. Там были воины в длинных набедренных повязках, вооруженные копьями, торговцы, побросавшие свои лавки, ремесленники, покинувшие свои мастерские, сановники в длинных одеждах и много женщин и детей. Я невольно обратил внимание на то, что у большинства были надеты бусы, иногда в два-три ряда. В этом не было ничего удивительного: древние египтяне были страстными любителями бус, которые делались из самого разнообразного материала — из камня, кости, фаянса, стекла, слоновой кости, золота, серебра, меди и дерева, часто позолоченного. Бусы в древнем Египте не считались женским украшением, как у нас, и их наравне с женщинами носили мужчины. Я еще не знал, поняли они меня или нет, как вдруг на крыше дворца показался какой-то человек, судя по одежде — важный чиновник, и громко сказал:  — Гор, с благоговением хранимый в сердцах правителей нашей страны, спустился к нам на землю. Эй, серафийцы! Приветствуйте своих богов! — и, опустившись на колени, низко склонил голову. Все до единого, последовав его примеру, тотчас же пали ниц. Я сделал то же самое. И тогда боги подняли высоко над головой правые руки и медленно опустили их вниз, благословив таким образом жителей этой страны. Глава XIV МИТНИ-ХАПИ Мы поплыли дальше, а народ стал постепенно расходиться по домам. Оглянувшись, я увидел, как ворота дворца раскрылись, из них выехала колесница и быстро понеслась на юг. Значит, сегодня же жители столицы, расположенной у подножия горы, будут извещены о том, что к ним по реке плывут Гор, Тот и Анубис, которые снова вернулись на землю, где они жили в те далекие времена, когда люди были неразумны и невежественны. С каждым часом становилось все жарче. Я прятался от солнца, насколько это было возможно, но мои товарищи, которые стояли на самом солнцепеке, никак не могли скрыться от беспощадных лучей, а маски только усиливали их страдания. К тому же они были голодны и изнывали от жажды: в их положении нельзя было ни пить, ни есть. Вскоре мы подплыли к огромному храму, расположенному на берегу реки, и решили в нем отдохнуть. Я направил лодку по каналу, ведущему прямо в храм, и мы вдруг очутились в огромном зале. Массивные колонны с рисунками и иероглифическими надписями поддерживали потолок. В глубине стояла статуя богини Исиды. На голове у нее было два рога, которые поддерживали солнце. Богиня сидела на высоком троне, положив руки на колени и опустив ноги на скамеечку. По-видимому, храм был выстроен в ее честь. В храме никого не было, кроме жреца, да и тот, завидев нас, тотчас же обратился в бегство. На каменном полу лежали коврики, на которых, наверное, сидели во время богослужения. В разных местах стояли каменные и бронзовые скамеечки. В зал выходили двери множества небольших комнат, в которых мы нашли благовония, ароматические смолы, цветы, пищу и даже вино, которое древние египтяне изготовляли из винограда и фиников. Очевидно, все это было принесено в жертву богине Исиде. Мои товарищи вошли в одну из комнат и с наслаждением принялись за еду. Я же вернулся в лодку. Мы рассчитывали немного отдохнуть и, ни с кем не встречаясь, незаметно уйти отсюда, но наши надежды не сбылись. Я услышал голоса людей, доносившиеся с южной стороны, а затем увидел, что по берегу приближается к нам большая процессия. Впереди двигались жрецы с гладко выбритыми, как у меня, головами. За ними широким шагом шел высокий широкоплечий старик, державшийся, несмотря на свои годы, очень прямо. На нем были надеты своеобразный плащ, закрепленный у лба и спускавшийся чуть ли не до земли, и узкая набедренная повязка с золотой каймой. Через правое плечо была перекинута мордой вперед огромная львиная шкура. Судя по всему, он принадлежал к высшим слоям населения и одним лишь видом своим невольно вызывал к себе уважение. Я, догадываясь, что это верховный жрец, немедля бросился к товарищам и велел как можно быстрее надеть свои маски.  — Сейчас вам предстоит встретиться с одним из влиятельнейших людей в этой стране, — объяснил я им, и мы вышли в зал. Тот, кого я принял за верховного жреца, внимательно и удивленно разглядывал нашу «священную» лодку, которая по виду ничем не отличалась от обычных лодок. Но все находившиеся в этом храме пали ниц перед нами, и это, по-видимому, рассеяло сомнения жреца. Набравшись смелости, я сказал, чтобы они встали. Ко мне подошел верховный жрец. Я рассказал ему, кто мы такие, и расспросил о стране, потому что боги, как я объяснил ему, были здесь впервые. У меня отлегло от сердца, когда я увидел, что жрец понял меня. Что же касается меня самого, то я понимал его без всякого труда: в конце концов, я ведь неплохо знал древнеегипетский язык, изучению которого отдал столько лет своей жизни. Жрец сказал, что его зовут Яхмос и что он верховный жрец этой страны и главный жрец храма бога солнца Ра. Потом он рассказал мне о царствующей ныне царице Серисис:  — Она прекрасна, как сама Исида, и высоко чтит бога Гора. А Гор в это время стоял перед жрецом и делал вид, что слушает его, хотя на самом деле не понимал ни одного слова. — Что привело вас сюда, в такую даль, из города? — спросил я жреца. — Царица велела мне вчера прийти в этот храм, чтобы совершить богослужение в честь богини Исиды, — ответил он. Потом Яхмос рассказал, что, увидев повелителя неба Гора, всезнающего Тота и бога загробного царства Анубиса, он понял, что свершилось чудо: боги заранее известили царицу о том, что они будут здесь, и именно этим, по-видимому, объясняется ее приказ. С изумлением глядя на Гора, жрец спросил меня:  — А не скажут ли нам что-нибудь сами боги? Я объяснил ему, что боги не разговаривают с простыми смертными и поручили мне говорить от их имени.  — Как вас звать? — спросил Яхмос. Вопрос поверг меня в замешательство. Мы обсудили каждую мелочь, но совершенно упустили из виду мое имя. Наша оплошность могла бы обойтись нам дорого, если бы я, к счастью, не вспомнил имя известного древнеегипетского жреца.  — Тутмос, — ответил я. Яхмос кивнул головой в знак одобрения.  — Куда же теперь держат путь великие боги? — спросил он.  — К царице, — сказал я и почувствовал, как у меня мороз пробежал по коже. Этим ответом я сжег все мосты — теперь нам некуда было отступать. Перед нами был трудный, опасный путь, который требовал от нас смелости и выдержки. Яхмос указал на лодку и спросил меня:  — Неужели боги плывут в такой простой лодке?  — А вы слышали когда-нибудь, чтобы Осирис плыл по священным водам Нила в золотой лодке? — быстро ответил я жрецу.  — Вы правы, Тутмос. Я как-то не подумал об этом. Тогда я показал на богов и сказал:  — Боги желают плыть на юг по реке и хотят, чтобы в лодке никого не было, кроме них и меня. Яхмос начал рассказывать мне о богатствах и красоте города Митни-Хапи, но я перебил его:  — Ну, если уж вам так хочется, то можете прислать за нами лодку и торжественно принять великих богов у у себя в городе. Я думаю, что боги согласятся перейти в вашу лодку… Но сейчас мы хотели бы побыть здесь одни. Когда же станет прохладно, мы снова двинемся в путь. Жрец внимательно выслушал меня и обещал выслать лодку. Я заметил, что ни Яхмос, ни другие жрецы не отваживаются смотреть на лица богов. Но вот мы с Яхмосом закончили разговор, и он вместе со всеми поклонился богам и запел гимн, подхваченный остальными. Гимн был таким длинным, что мы никак не могли дождаться конца. Но вот пение окончилось, и жрецы, почтительно кланяясь нам, вышли из дворца. Мы были несказанно рады тому, что отделались от них, и снова прошли в комнату, которую заняли еще раньше. Когда жара немного спала, мы снова отправились в путь. Сотни людей стояли на берегу реки, ожидая нас. Я и не предполагал, что здесь такое многочисленное население. Почти все время мы видели слева от себя дорогу Сидящих Писцов. По-моему, во всей стране нет ничего более величественного, чем эта древняя дорога с немыми каменными статуями, которая связывала настоящее с прошлым. Незадолго до наступления темноты мы заметили впереди свет. Оказалось, что к нам навстречу плыли лодки, в которых сидело несколько сот человек с яркими факелами в руках. Охваченные благоговением и восторгом, жители этой страны — серафийцы — пели так громко, что их было слышно чуть ли не за два километра. Насколько мне удалось разобрать, то был хвалебный гимн в честь трех богов. Мы поравнялись с флотилией. В одной из лодок сидел мой друг Яхмос. Прежде всего он сообщил мне, что они привели для богов большую, празднично украшенную лодку, потом начал рассказывать:  — Как только я расстался с вами, я взял быструю колесницу и помчался в Митни-Хапи. Но царица уже знала о появлении богов и отправила меня обратно, чтобы я передал им следующие смиренные и кроткие слова ее: «Я покорная раба ваша. Если я повинна в чем-то дурном, простите меня, если же я совершила что-либо хорошее, не забудьте меня. Я всю жизнь готова служить вам, о великие боги Гор, Тот и Анубис! С тех пор, как я начала управлять государством, я денно и нощно забочусь о процветании и благополучии своих подданных и неустанно слежу за тем, чтобы они соблюдали все обряды, предписанные религией наших предков, и ни на минуту не забывали о богах, которые принесли фараонам славу, мощь и величие».  — Боги не гневаются ни на царицу, ни на кого-либо из ее подданных, — ответил я Яхмосу. Я разговаривал со жрецом, а сам думал о том, как разрешить неожиданно возникший вопрос. Эту огромную лодку я не смогу вести один, и, кроме того, надо что-то придумать, чтобы незаметно перенести в нее вещи из нашей лодки. Конечно, ружья и патронташи ни о чем не скажут серафийцам, но, увидев их, они проявят законное любопытство: зачем могучим и всесильным богам понадобились эти вещи? Я не мог ничего придумать. Необходимо было посоветоваться с Дхирендрой и Чаном, но я не мог разговаривать с ними в присутствии Яхмоса. Пришлось выходить из положения.  — Боги хотят говорить со мной, оставьте нас ненадолго одних. Яхмос тотчас же повиновался. Я обратился к своим товарищам за советом. Господин Чан сразу же разрешил этот вопрос.  — Совершенно ясно, что нам, богам, не подобает что-либо делать самим, так как мы можем этим подорвать веру в себя. Люди не станут поклоняться Тоту, если увидят, что он трудится, как простой грузчик, — сказал Чан. — Кроме того, вы правы, профессор, — нам не следует показывать свои вещи: чем меньше они будут знать о нас, тем лучше. Взгляните на лодку, которую они привели. Она раз в пять больше нашей, и в середине ее выстроена каюта, закрытая с трех сторон, причем четвертую сторону тоже можно будет закрыть без особого труда. Дхирендра не выдержал и прервал его:  — О, если бы мы пересели в нее, то смогли бы спокойно снять маски, а мне, глядишь, далось бы к тому же выкурить сигару. Это было бы великолепно, Чан!.. Простите, что я перебил вас. Говорите, что вы надумали.  — Вы видите, — продолжал Чан, — к мачте привязано два каната. С их помощью тянут лодку. Если канаты подсунуть под эту нашу лодку, то несколько человек легко смогут поднять и поставить ее на большую.  — Чудесно! — воскликнул Дхандас. — Это отнимет всего несколько минут, и мы без всякого труда незаметно перетащим вещи в каюту. Я подозвал Яхмоса и передал ему волю богов, а сами боги тем временем перешли в большую лодку. Люди, прибывшие с Яхмосом, конечно, испытывали страх перед богами, но выполнили все, что от них требовалось.  — Боги хотят, чтобы вы прислали гребцов, — опять обратился я к жрецу. — Но сейчас они нам не нужны: боги будут отдыхать всю ночь и только утром двинутся в путь. По знаку Яхмоса вся флотилия быстро покинула нас. Мы перетащили вещи в каюту, сделали из них несколько узлов, обернули соломой и, крепко связав веревкой, аккуратно сложили вниз, под палубу. Мы утомились за день и только улеглись на полу каюты, как раздался дружный храп. Древнеегипетские боги, подобно греческим и римским богам, обладали многочисленными человеческими свойствами. Как и все смертные, они не были совершенны, и поэтому даже таким богам, как Тот или Осирис, приходилось есть и спать, будто были они не боги, а простые крестьяне. Проснулись мы довольно поздно, умылись у себя в каюте и с наслаждением отведали пищи, которую принесли нам в качестве подношения. Позавтракав, боги вышли из каюты и уселись на три красивых сиденья, сделанных в носовой части лодки. Наконец-то исполнилось то, о чем они не раз мечтали в душе, — им теперь не придется весь день стоять на ногах, как раньше. Если первая часть пути далась нам без особого труда, то последняя прошла еще легче. Мы торжественно плыли в Митни-Хапи под приветственные крики населения. Слева от нас по-прежнему вилась дорога Сидящих Писцов, но гора, видневшаяся справа, постепенно становилась все ближе и ближе. Вскоре мы обогнули гору и очутились в еще более красивой местности. Холмы, леса, поселки, деревни, храмы… Нам казалось, что это сон. Тысячи людей шли за нами по берегу. Впереди нас плыла лодка верховного жреца Яхмоса, а за нами тянулась целая флотилия лодок с певцами и музыкантами, и на протяжении всего пути они пели и играли для нас. Корма нашей лодки была сделана в форме лотоса и слегка приподнята, нос представлял собой огромную баранью голову с длинными рогами, отогнутыми назад и закрученными вокруг возвышения, на котором стояли сиденья богов. По-моему, лучше всех играл свою роль Дхандас. Он делал все значительно более серьезно, чем Дхирендра и Чан, и в том, как он поднимал руку, благословляя серафийцев, чувствовалось сознание своей силы и величия. Что же касается Дхирендры, то он постоянно жаловался, что его маска в виде шакальей головы очень тесна и ему тяжело дышать. Боги сказали, что не могут больше сидеть на такой жаре. Я сообщил об этом Яхмосу, и он тут же прислал нам здоровенного негра с опахалом. Как мы узнали от жреца, этот негр принадлежал к племени, которое серафийцы держали в рабстве. Пробыв в пути еще день, мы наконец прибыли в Митни-Хапи. Как только я увидел этот необыкновенный город, я сразу же вспомнил Фивы. Дома из глины и необожженного кирпича, крытые пальмовыми листьями и соломой, сменились высокими каменными домами, между которыми были разбиты небольшие скверы с зеленой травой и низенькими деревцами. В центре города нас окружили храмы, дворцы и сады. Вокруг дворцов были возведены высокие стены с деревянными воротами, украшенными искусной резьбой. Из ворот торчали наружу бронзовые крючья и шипы. То ли от всего увиденного, то ли от солнца и жары, но я вдруг почувствовал страшную усталость и пожалел о том, что нельзя отдохнуть. Нашу лодку подвели к красивой каменной лестнице, ведущей от реки к дворцу. По обеим сторонам лестницы стояли стройные шеренги воинов, облаченных в ослепительно сверкавшие доспехи и вооруженных боевыми топорами и копьями; в левой руке воины держали заостренные кверху и обтянутые кожей щиты. Из дворцовых ворот послышался барабанный бой. Первым сошел на берег Яхмос, за ним я. Ворота раскрылись, и мы увидели чудесный сад. В нем росли низкие деревца и вились виноградные лозы. По садовой дорожке медленно двигалась небольшая группа людей. Они не спеша стали спускаться по лестнице, чтобы, по-видимому, встретить и приветствовать нас в своем городе. По правде говоря, лишь двое из них привлекли к себе мое внимание. Одним из этих двоих был высокий, широкоплечий мужчина в золотых доспехах. Мне сразу бросилось в глаза гордое и властное выражение его лица. Другим человеком, привлекшим мое внимание, была женщина, которая шла впереди процессии. Расшитая золотом и украшенная драгоценными камнями одежда красиво облегала ее тело. На шее у женщины висели ожерелья, а на руках были надеты браслеты и кольца. Длинные вьющиеся черные волосы спускались на спину. Лоб был перевязан золотой ленточкой, а чуть повыше подняла свою голову из драгоценных камней змея, обвившаяся вокруг лба и предостерегающе раздувшая капюшон, посреди которого сверкал огромный бриллиант. Глядя на нее, я вспомнил правдивые слова одного поэта: Красоту не украсишь ничем: Она ведь сама украшает! Украшения меркли по сравнению с дивной, бесподобной красотой этой женщины. Она казалось живой Рамбхой или Шачи[26 - Рамбха — легендарная индийская танцовщица, славившаяся своей красотой. Шачи — супруга бога Индры, которая, согласно древнеиндийским мвфам, отличалась несравненной красотой.]. Взглянув на нее, я понял, что передо мной преемница фараонов, царица серафийцев Серисис. Глава XV ПОЛКОВОДЕЦ НОХРИ Спустившись по лестнице, правительница Митни-Хапи Серисис почтительно поклонилась тем, кого принимала за богов, и я почувствовал сильные угрызения совести. «Как можем мы совершать такое кощунство по отношению к их богам и к их вере?» — спрашивал я сам себя. Эта древняя и бесхитростная религия вызывала у меня чувство уважения. То же переживали и мои товарищи, кроме Дхандаса, конечно, который из-за своей алчности не остановился бы ни перед чем. Дхирендре и Чану было очень стыдно, хотя они и пытались успокоить себя тем, что мы не собираемся глумиться над чьей-либо религией или религиозными чувствами. Нас привела сюда жажда знаний, и обстоятельства сложились так, что у нас не оставалось иного пути удовлетворить свою любознательность и живыми выбраться отсюда. Царица попросила своих приближенных оставить ее ненадолго одну, и, повинуясь ее приказу, отданному нежным, приятным голосом, все отошли немного назад, и только мужчина в золотых доспехах не сдвинулся с места. Сложив молитвенно руки, царица обратилась ко мне:  — Неужели мы можем надеяться на то, что великие боги, которым поклонялись еще наши предки, остановятся у нас в городе, в Митни-Хапи, ничем не заслужившем такой большой чести? Я легко, без всяких усилий понимал все, что говорила мне красавица царица, — даже произношение у нее было такое же, как и у меня. Это подтвердило мое предположение о том, что она является потомком фиванских фараонов. Греческий историк Геродот писал в свое время о египетских племенах, живших в пустыне, и вполне возможно, что предки серафийцев и были тем народом, который вначале обитал в сердце Ливии и уж потом переселился сюда.  — Насколько мне известно, — сказал я царице, — великие боги выразили желание остановиться в храме бога солнца Ра.  — Я не верю в свое счастье и все время чего-то боюсь, — ответила она.  — Не бойтесь, царица. Боги пришли сюда, заботясь о процветании вашего царства и о вашем благополучии. Серисис кивнула головой и собиралась вернуться назад, как вдруг мужчина, стоявший рядом с ней, шагнул вперед и грозно спросил меня:  — А ты кто такой? Я понимал, что малейшая неуверенность или замешательство с моей стороны могут обойтись нам очень дорого, и спокойно ответил:  — Жрец. Неужели вы сами не видите этого? Недовольно наморщив лоб и сдвинув брови, он снова обратился ко мне:  — Как звать тебя?  — Тутмос.  — О, известное имя! А откуда ты?  — Я жил по ту сторону пустыни, пока боги не позвали меня служить им.  — Что находится за пустыней?  — Пустыней правит Сэт — повелитель песков, и там постоянно плачет богиня Нейт, чью душу иссушило горе. По ту сторону пустыни живут более могущественные и знатные люди, чем ты, хотя, я знаю, ты очень знатный воин, — ответил я незнакомцу, который произвел на меня впечатление безбожника. Жестом приказав ему молчать, царица сказала:  — Успокойся, Нохри, успокойся! У тебя горячая голова, и ты сам не знаешь, что говоришь. Этот человек, который пришел сюда вместе с богами, куда умнее тебя. Ты же всего-навсего грубый солдат и больше ничего. Мужчина схватился за рукоять меча и крикнул в гневе:  — Если с вами что-нибудь случится, царица, то потом не вините своего военачальника. Настоящие ли это боги или нет, но я их не знаю, и они меня ничуть не интересуют, потому что Нохри не заставит себя поклоняться какому бы то ни было богу или богине. Я хочу сказать вам, царица, что было бы не худо отправить их туда, откуда они пришли, потому что никто никогда не слышал, чтобы боги расхаживали по земле. И тут я осознал, что до тех пор, пока мы не покинем страну серафийцев, этот человек будет представлять для нас наибольшую опасность. Он был единственным из всех, начиная с царицы и верховного жреца и кончая простыми людьми, кто ничего не хотел принимать на веру и признавал только то, что было доказуемо фактами. Дхирендра внимательно прислушивался к нашему разговору. Хотя он не понимал ни слова, но по выражению лица Нохри, его порывистым движениям и голосу капитану было ясно, что тот разгневан и не желает в присутствии богов вести себя смиренно, как другие. Тогда он решился на отважный поступок, последствия которого превзошли все ожидания. Сойдя с лодки на берег, капитан спокойно направился к Нохри. Царица в испуге спряталась за Яхмоса. Не только жрецы и рабыни, но даже воины и те отошли назад при виде приближающегося к ним бога смерти Анубиса, лишь один Нохри не сдвинулся с места. Но я заметил, что и по его лицу пробежала тень страха, хотя он и старался казаться спокойным. Подойдя к Нохри, Анубис медленно поднял руку, приложил ее к его сердцу и вернулся к лодке. Жест был весьма красноречивым, и я увидел, что все испуганно смотрят на Нохри, решив, очевидно, что его часы сочтены. И сам Нохри, который только что вел себя так грубо и вызывающе, побледнел и, растерянно взглянув на царицу, вдруг повернулся и, быстро взбежав вверх по лестнице, исчез во дворце.  — Пусть великие боги пощадят этого богохульника, — обратилась ко мне царица после бегства своего военачальника. — Нохри смелый и искусный воин, но грубый и невоспитанный человек. Он никого не боится: ни людей, ни богов. Я знаю, что если уж Гор не терпит грубостей, то бог смерти Анубис и подавно не знает жалости к провинившимся. И все же я прошу всесильных богов простить Нохри его дерзость ради Серисис, которая отдала свое сердце великим богам. Я пытался утешить царицу, сказав, что, может быть, все обойдется. Потом мы с Яхмосом снова сели в лодку, чтобы плыть в храм бога Ра. Когда мы отплывали от лестницы, царица, а вслед за ней и рабы и воины опустились на землю. Солнце уже заходило, когда мы плыли через город, и вечерняя заря окрасила в кровавый цвет дома и дворцы. Митни-Хапи вобрал в себя всю красоту Мемфиса, Фив и Саиса. Здесь по-прежнему процветала культура древнего Египта с его ремеслами, техникой, религией, обычаями и традициями, но она была отделена от современной цивилизации большой и труднопроходимой пустыней. Все это снова показалось мне дивным сном, и я боялся проснуться и увидеть себя в своей постели в Наланде. Каким далеким был сейчас современный мир с паровыми машинами, электричеством, газетами, отпечатанными типографским способом книгами и тысячами других достижений человеческой мысли! Я вспомнил Шивнатха Джаухри. Он тоже глядел когда-то на эти дворцы, храмы, сады и парки, но, вернувшись домой, никогда никому не рассказывал о виденном — даже в записных книжках написал об этом всего лишь несколько строк. А потом он был жестоко убит, и если бы мы не отважились отправиться по его пути, то удивительное открытие этого человека пропало бы бесследно и о нем никогда и никто не узнал бы. Мы тоже не были уверены в том, что нам удастся выбраться отсюда живыми и невредимыми. Но если бы даже мы и вернулись благополучно домой, думал я, то кто бы из нас решился рассказать о виденном здесь и доказывать, что все это правда? Пока я размышлял так, наша лодка подошла к величественному и красивому храму бога солнца Ра, расположенному на холме на западной окраине города. Глава XVI ВОЗВРАЩЕНИЕ ПСАРО Храм бога солнца Ра был самым грандиозным сооружением во всем городе и по красоте превосходил даже дворцы царицы и военачальника. Мраморные плиты, из которых были сложены его стены, поражали своими размерами. Глядя на них, я не мог не удивляться тому, как люди вручную, без всяких машин, подняли их на такую высоту и положили одну на другую. Сколько терпения, труда и времени потребовалось на строительство этого храма! Наверное, тысячи людей трудились в течение многих лет! Перед храмом стояли большие каменные статуи. По обеим сторонам от входа лежали огромные сфинксы. Внутри храма, вдоль стен просторного зала, уходили вверх массивные колонны. Благодаря изумительной архитектуре и высокому мастерству строителей храм бога солнца Ра в Митни-Хапи оставлял далеко позади даже замечательный мемфисский храм, выстроенный фараоном Амасисом[27 - Амасис (Яхмос II) — египетский фараон, правивший в 569-525 годах до н. э.]. Вокруг центрального зала разместилось много небольших комнат. Одну из них отвели моим товарищам. Каждый день нам приносили цветы, фрукты и благовония. Все жрецы этого храма, а их было очень много, готовы были денно и нощно прислуживать Гору, Анубису и Тоту. Яхмос все время спрашивал нас, не испытываем ли мы неудобства и не нужно ли нам чего-либо еще, и делал все, что только было в его силах, чтобы боги чувствовали себя как можно лучше. Кроме того, мы каждый день получали от царицы письма, в которых она осведомлялась о нашем самочувствии. Однако пребывание в храме напоминало нам своего рода тюремное заключение, и мои товарищи жаловались шутя, что им приходится теперь сидеть в темной камере. Они никуда не выходили из своей комнаты и снимали маски только на время еды, и то приняв перед этим необходимые меры предосторожности. Мы понимали, что так не может длиться до бесконечности, и ломали голову над тем, что же нам следует предпринять дальше. Дхандас, который очень тяжело переживал вынужденное безделье, постоянно торопил нас: ему не терпелось проникнуть в гробницу Серафиса и овладеть скрытыми в ней сокровищами. Посоветовавшись с товарищами, я попросил Яхмоса показать нам гробницу Серафиса. И вот однажды, во второй половине дня, он зашел за нами. Ступеньки позади храма вели в длинный коридор, по которому мы прошли в небольшую комнату. При свете факелов мы увидели дверь, по обеим сторонам которой стояли два жреца с обнаженными мечами. Я вспомнил надпись на амулете: «Гробница Серафиса вечно будет охраняться вечно бодрствующими стражами». Справа от двери высилась статуя бога солнца Ра, который почитался серафийцами покровителем Митни-Хапи. В древнем Египте существовало много культов бога солнца, и я не удивился тому, что еще ни разу во время своих исследований не встречал такого скульптурного изображения. Судя по виду, этот бог должен был носить имя Ра-Хепер: слово «ра» означает «солнце», или «рождающий и дающий миру свет», а Хепер является представителем солнца на земле. Статуя изображала стоящего на задних лапках огромного жука-скарабея с расправленными крыльями и поднятыми над головой передними лапками, в которых он держал круглое, как мяч, солнце. К ногам жука припал человек с протянутыми руками, будто обращался с мольбою к богу. Слева от двери на стене была иероглифическая надпись, а рядом стояла большая статуя фараона или какого-то номарха — правителя нома, или провинции. Думаю, что скульптура изображала того, кто создал тайну, которую мы жаждали раскрыть. Я начал внимательно разглядывать надпись. Мне ни разу в жизни не доводилось видеть ничего подобного: из стены высовывались вертикально поставленные каменные круги с искусно высеченными по всей окружности и красиво окрашенными иероглифическими знаками. Круги свободно вращались, причем при повороте круга в стене показывался лишь один иероглиф. Я спросил Яхмоса, что содержится в этой удивительной надписи: несмотря на большой опыт в чтении иероглифических письмен, я не мог прочитать ее.  — Я и сам не знаю. Это такая тайна, которая не известна даже жрецам, охраняющим гробницу, — ответил верховный жрец, отрицательно покачав головой. Я взглянул на дверь. Она казалась очень прочной. Через ручки двери были просунуты бронзовые брусья, вделанные в толстые каменные стены дверной ниши.  — Вход в гробницу закрыт? — спросил я Яхмоса.  — Да, сюда невозможно войти, — сказал он.  — Я слышал, что у вас был жук-скарабей, с помощью которого можно открыть гробницу.  — Жук-скарабей! Да его же похитили! Несколько лет назад к нам приехал чужеземец. Ему удалось войти в доверие к служителям храма, и он украл этот амулет у жрецов, охраняющих гробницу.  — Значит, теперь гробница Серафиса закрыта навсегда?  — Да, во всяком случае до тех пор, пока жук-скарабей не будет вновь водворен на место. Вор сумел спастись бегством, хотя полководец Нохри преследовал его до пустыни.  — А что там, в гробнице?  — Мумия Серафиса и все сокровища древних Фив.  — Кому же принадлежат эти богатства?  — Серафису. Но, скажу вам по секрету, ими жаждет завладеть Нохри. Этот человек не боится богов и совершенно не заботится о душах своих предков. Когда вор скрылся, Нохри поклялся своим мечом (он ведь не привык клясться именами Осириса или Амона), что вернет амулет в Митни-Хапи. Нохри послал на поиски амулета одного из своих доверенных лиц, который превосходил по уму других и слыл у нас чародеем. С тех пор прошло много лет, но Псаро (так звали этого человека) все еще не вернулся. Услышав это имя, я вздрогнул. Мне показалось, что кто-то ударил меня. Я вспомнил рассказ Рамешвара. Шивнатх Джаухри, отдавая ему в Наландском музее амулет, предупредил его: «Берегитесь Псаро!» Не Псаро ли убил Шивнатха в его собственном доме в Данапуре? Не он ли, слывший чародеем, нарисовал на полу бога Анубиса с головой шакала? Мне и без того было страшно, но я перепугался еще больше, когда подумал о тех двоих, которые преследовали нас до Суэца.  — Какой он из себя, этот Псаро? — спросил я Яхмоса.  — Прошло уже немало лет с тех пор, как я видел Псаро в последний раз, но у него такое лицо, которое нельзя забыть. Псаро очень много лет, значительно больше, чем кажется на вид. На голове у него не сохранилось ни одного волоска. Я не смог удержаться от любопытства и снова обратился к Яхмосу:  — А нет ли у него на лице шрама? Яхмос удивленно взглянул на меня и отрицательно мотнул головой:  — Нет, у него нет никакого шрама. Я понял, что ошибся, приняв одного из наших преследователей за Псаро, и успокоился, не подозревая о том, что опасность совсем близко. Мы поднялись в храм, и только я вошел в комнату, как мне передали записку от Нохри, в которой он настоятельно приглашал меня к себе во дворец, расположенный напротив царского дворца, на противоположном берегу реки. Нохри прислал за мной лодку, и минут через десять я уже стоял перед ним в одной из комнат дворца. На Нохри в этот раз вместо золотых доспехов была накидка из тонкой, прозрачной кисеи. Полководец лежал на красивой кровати, у изголовья которой на небольшом столике стоял кувшин с серафийским пальмовым вином. Когда я вошел в комнату, Нохри не счел нужным не только встать, но даже поздороваться со мной — он лишь небрежным жестом указал мне на кресло. Я продолжал стоять, и тогда он сказал грубо:  — Как хочешь, хотя, по-моему, это нехорошо, чтобы ты — личный жрец богов — стоял передо мной, а я, которому подчиняются всего-навсего простые смертные, лежал у себя в постели. — При этом он иронически улыбнулся.  — Жрецу всегда должно быть присуще смирение, — ответил я.  — Может быть, но воину оно не нужно. Ну, а имеешь ли ты представление о моей силе?  — Я знаю, что ты — командующий армией царицы, самый сильный после нее человек в этой стране.  — А не считаешь ли ты, что царица может что-либо сделать против моей воли?  — Когда царица приветствовала богов, я заметил, что могучий Нохри не пользуется уважением у нее. Нохри засмеялся:  — Царица боится меня, но боги наводят на нее еще больший страх. Впоследствии она пожалеет о своей глупости. Вот Анубис дотронулся до меня, а я, как видишь, все еще жив.  — Но смерть может прийти в любой момент, — сказал я. Хотя я и понимал, что играю с огнем, но мне очень хотелось выведать у него все, что он думает о нас.  — О Тутмос! Я человек откровенный и хочу, чтобы и ты тоже был со мной откровенен. Я ведь солдат, а тебе должно быть известно, что солдаты всегда говорят начистоту.  — Я тоже люблю говорить откровенно.  — Ну что ж, посмотрим! Расскажи мне все, что ты знаешь об амулете Серафиса. К счастью, кожа у меня была покрыта краской, а не то Нохри заметил бы, как я побледнел.  — Я знаю, что уже прошло немало лет с тех пор, как этот амулет был похищен и увезен отсюда. Известно мне и то, что только с его помощью может быть открыта гробница Серафиса.  — О, тебе многое известно! Но откуда ты узнал обо всем этом?  — От Яхмоса. — Да этот старый жрец и в самом деле большой дурак! Яхмос может выучить наизусть все предания о богах, но в людях он совершенно не разбирается. Однако Нохри сделан из другого теста. Я слышал, что Гор — сын Осириса и Исиды, а Анубис — сын плачущей Нейт. Это не те ли самые боги, что бродят за тобой, как ягнята? Я очень рад тому, что не тратил напрасно времени на поклонение им. Я изучаю богов точно так же, как и людей, а сейчас, Тутмос, я хочу разобраться в тебе. С этими словами Нохри вскочил с постели и быстро сдвинул занавес, висевший за моей спиной. Я оглянулся и чуть не закричал от ужаса: сзади меня стоял человек, которого я уже видел прежде.  — Псаро, взгляни-ка получше на этого человека, выдающего себя за жреца. Кто он? — громко спросил Нохри. У меня не хватило мужества прямо смотреть в лицо Псаро, которого я узнал с первого взгляда. Худое, тощее тело, лысая голова, морщинистое лицо, холодные глаза! Это тот самый человек, которого мы с Дхирендрой видели на «Лотосе». Не кто иной, как он, похитил у нас амулет, и именно его в конце концов здорово провел господин Чан. Теперь я почти не сомневался в том, что он убил Шивнатха Джаухри. Глава XVII ВСТРЕЧА С ЦАРИЦЕЙ Старик так внимательно смотрел на меня, будто пронизывал насквозь. Стараясь избегнуть его взгляда, я осмотрелся и вдруг заметил за спиной Псаро молодого человека, который тоже плыл вместе с нами на «Лотосе». Нохри положил свою руку мне на плечо, и я получил представление о его физической силе: он дотронулся до моего плеча лишь четырьмя пальцами, мне же показалось, что на меня навалилась огромная тяжесть и я, не выдержав ее, вот-вот упаду на пол.  — Ну, Псаро, гляди лучше. Знаешь ты этого человека? Встречал ты его когда-нибудь в той удивительной стране, которая лежит за пустыней? Я переживал примерно то же, что кровавый убийца, сидящий на скамье подсудимых за крепкой решеткой и ожидающий решения суда.  — Нет, я его не знаю, — ответил Псаро, чуть помедлив. Я в душе поблагодарил господина Чана за его сообразительность и мастерство, за то, что он изменил цвет моей кожи, сбрил бороду, усы и гладко выбрил голову — в общем, за все то, что сделало меня совершенно неузнаваемым. Нохри даже не скрывал своего глубокого разочарования. Он начал ходить из угла в угол, широко раздувая ноздри и ударяя кулаком правой руки в левую ладонь. Глядя на него, я невольно сравнил его с только что пойманным тигром, который впервые очутился в железной клетке. Потом он остановился, прищурил глаза, заложил руки за спину и снова обратился к Псаро:  — Гляди лучше! Я верю, что ты увидел в той удивительной стране такие необычные, странные вещи, о которых никто из нас даже не слышал и в которые трудно поверить. Ты выучил там такой необыкновенный язык, которого здесь никто не может понять… Ты сказал, что амулет был украден у тебя в каком-то приморском городе. Как он выглядел, этот вор?  — Не знаю, потому что тогда было темно. Я помню двух людей, у которых находился амулет. Один из них был старик с седой бородой, — тот никогда не отважился бы отобрать похищенного жука-скарабея, — ответил Псаро.  — А второй?  — Второй был очень высоким, худощавым человеком с безумным блеском в глазах. Я был спасен! Я сознавал, что нельзя оставлять без ответа эту выходку Нохри, и поэтому сказал сердито, пытаясь вызвать у Нохри уважение к себе:  — Послушай, Нохри, сама правительница этой страны приветствовала нас, а она ведь сильнее и влиятельнее тебя, хотя ты и придерживаешься другого мнения на этот счет. С тех пор как мы здесь, мы никому не сделали ничего плохого. Еще в тот день, когда мы прибыли сюда, я передал царице, что боги посетили ее страну, заботясь о мире и процветании серафийцев. Я спрашиваю, по чьему указу ты оскорбил меня и поставил этого человека судьей надо мной?  — По собственной воле! — зарычал Нохри.  — В таком случае, я вынужден буду сказать царице, что нахожусь здесь не для того, чтобы сносить оскорбления.  — Царицу можно напугать рассказами о богах и духах, о колдовстве и заклинаниях — она, как-никак, женщина, — но для солдата эти россказни не представляют никакого интереса.  — Я иду к царице, — сказал я и направился к выходу. Дверь сама раскрылась передо мной, но не успел я сделать и двух шагов, как путь мне преградили двадцать воинов, вооруженных с головы до ног. Я повернулся к полководцу:  — Прикажи им пропустить меня! Нохри злобно улыбнулся в ответ:  — Ну, видишь, какую сеть раскинул я здесь для вас? На этот раз ты выбрался из нее, но в следующий раз тебе ее не разорвать, и в сеть попадешься не только ты, но и шакал, и ибис, и сокол, — сказал он и приказал пропустить меня. Я понимал, что только чудо спасло меня от Нохри, и, выйдя из дворца, долго не мог прийти в себя. Да вы и сами легко сможете представить себе мое состояние, если вспомните, что я не отличаюсь особой храбростью. Но Нохри бросил нам в лицо прямой вызов, и я сразу же отправился к царице, чтобы рассказать ей обо всем. У главного входа меня встретил начальник охраны, который поднял руку в знак приветствия и спросил о причине моего визита. Я ответил, что мне необходимо повидать царицу. Тогда он провел меня по садовой дорожке к зданию, в котором помещался тронный зал. По красивой мраморной лестнице я поднялся в огромный зал с бассейном. У самой воды был расстелен ковер, на котором возлежала царица со своими подругами. Я взглянул на нее и подумал, что она совсем еще дитя. Царица встала и почтительно приветствовала меня.  — Боги просили вас передать мне что-нибудь? — спросила она.  — Боги посылают царице свое благословение, — ответил я и снова почувствовал, что мы преступники, потому что сознательно обманываем молодую, бесхитростную, чистую и честную девушку. Царица нравилась мне не только своей наивностью, но и простотой обхождения, а это особенно ценно, если учесть, что Серисис, как-никак, принадлежали все блага древней цивилизации. Царица получила хорошее образование — Яхмос рассказывал мне, что она иногда часами беседует с учеными мужами. Если бы она, правительница этого царства прошлого, имела хотя бы отдаленное представление о современном мире, то, несомненно, еще лучше управляла бы этой забытой всеми страной. Когда я стоял перед Нохри, который не знал сострадания и не питал ни к кому ни малейшего уважения, я понимал, что моя жизнь, как и жизнь моих товарищей, висит на волоске — малейшая неуверенность или неосторожно сказанное слово приведут нас к смерти, — и, чтобы вырваться из рук такого человека, простительно любое средство. Но сейчас, стоя перед царицей, я считал, что мы заслуживаем самого жестокого наказания, и мне очень хотелось рассказать ей все. Конечно, это было бы очень глупо с моей стороны: если бы Серисис и пожелала спасти нас, то ей это не удалось бы — все равно ее подданные не помиловали бы тех, кто одурачил их. Я заметил, что царица питает ко мне особую симпатию не только потому, что я живу вместе с богами. Не знаю, чем это объяснить, ибо даже в дни молодости в моей внешности не было ничего привлекательного и я не мог рассчитывать на благосклонность такой девушки, теперь же я постарел и по возрасту годился ей в деды. Но она явно относилась ко мне с большой нежностью, любовью и уважением. Взяв меня за руку, Серисис спустилась со мной по мраморной лестнице в сад. Предвечерний прохладный воздух был напоен ароматом цветов. Мы шли по дорожке, по обеим сторонам которой стояли статуи древнеегипетских богов и богинь. Вдруг она заглянула мне в лицо.  — Тутмос, что с вами? Вы, кажется, чем-то встревожены? — сказала она.  — Да, царица, — ответил я.  — Может быть, вы огорчили чем-нибудь богов? — спросила Серисис с глубоким участием.  — Нет, я никому не сделал ничего плохого и не могу понять, почему Нохри объявил меня своим врагом. Я пришел сюда, царица, чтобы просить у вас защиты от этого страшного и низкого человека.  — Нохри очень силен! — воскликнула она и разгневанно топнула ногой. — Разве я не правительница этой страны, раскинувшейся от подножия гор до пустыни? Разве я не происхожу из династии фиванских фараонов? Здесь мое слово — закон. Никто из моих подданных не может нарушить мой приказ, и только полководец Нохри не подчиняется мне.  — И вы боитесь его? — спросил я царицу.  — Нет, я не боюсь Нохри. Но он совсем не хочет со мной считаться. Я не раз обращалась к Яхмосу за помощью и советом. Однако верховный жрец трепещет перед этим человеком и ничем не может помочь мне. Серисис посмотрела на меня, горестно протянула вперед руки, унизанные браслетами, и браслеты чуть слышно зазвенели. Последний луч солнца коснулся ожерелий царицы, и драгоценные камни заиграли всеми цветами радуги. Я с глубоким волнением вспоминаю сейчас этот вечер, проведенный вместе с царицей: и этот чудесный сад с пьянящим ароматом цветов, и ровные дорожки, и красивые инжирные деревья, и пальмы, и большие древние статуи и сфинксы, обвитые виноградными лозами, и, наконец, несравненную молодую женщину, чье очарование не мог не почувствовать даже такой сухой ученый старикашка, как я… То был особый маленький мирок, и внезапно я понял, что, сколь старательно и аккуратно ни наклеивали бы мы этикетки на предметы древней культуры, ни ставили бы на них номера, ни составляли бы их списки и каталоги, ни располагали бы их красиво на полках шкафов и на застекленных стендах, они навсегда останутся всего лишь мертвыми, безжизненными памятниками старины, и никакая фантазия не заменит живого общения с этим миром, который жил особой жизнью. Совесть ни на минуту не давала мне покоя, и я поклялся в душе, что, если царице придется туго, если ей будет угрожать опасность, я сделаю все возможное, чтобы помочь ей. Конечно, при этом я сознавал, что, не будь у меня таких умных и верных друзей, как Дхирендра и Чан, моя клятва ничего бы не стоила.  — Тутмос, вы мудрый человек, вам доверяют сами боги. Попросите богов, пусть они окажут мне помощь, — обратилась ко мне царица. Я спросил ее, в чем дело.  — Нохри хочет завладеть моим троном, — ответила она. — Я хорошо знаю этого человека. Он пользуется большим влиянием в армии, и стоит только ему поднять мятеж, как за ним пойдет большая часть воинов.  — Он не осмелится сделать это, — сказал я.  — Нет, — возразила Серисис, — я уверена в том, что рано или поздно, но он обязательно восстанет против меня. А если вспыхнет война, я могу надеяться только на свою личную охрану.  — Да, это настоящие богатыри! — сказал я. — При входе во дворец я видел их, вооруженных и одетых в доспехи. Их шлемы украшены перьями красного ибиса.  — Они отважные и искусные воины. Их отбирали по всему царству, и все остальные воины едва достают им до плеча. Они преданы мне и готовы отдать за меня жизнь.  — Что же нужно Нохри? — спросил я.  — Как я уже сказала вам, он хочет власти и не успокоится до тех пор, пока не сядет на мой трон. Но еще сильнее, чем власти, он жаждет богатства. Все, что я скажу вам сейчас, должно остаться между нами. Мне донесли, что Нохри желает открыть гробницу Серафиса.  — Неужели он хочет овладеть сокрытыми в ней сокровищами?  — Да, и Нохри сделал бы это давно, но он не в силах открыть дверь в подземелье. Для него ведь нет ничего святого, он не побоялся бы оскорбить самого бога солнца и войти в гробницу. Но я надеюсь, что если даже он и проникнет туда, то все равно не сможет ограбить Серафиса — боги не допустят этого.  — Яхмос сказал мне, что для того, чтобы проникнуть в гробницу, необходимо знать какую-то тайну.  — Эта тайна может быть известна лишь тому, у кого находится амулет Серафиса.  — А вы не знаете ее? Серисис отрицательно покачала головой.  — Ее никто не знает, — сказала она. — И ни один человек, каким бы сильным и могущественным он ни был, не сможет войти в гробницу без этого амулета. Но амулет пропал: его похитили. На его поиски отправился некто Псаро, который уже никогда не вернется.  — Царица, он здесь.  — Псаро! Вернулся!!  — Он только что прибыл сюда из удивительной страны, лежащей по ту сторону пустыни.  — Тогда все пропало, и я едва ли избегну смерти. Этот человек постоянно подстрекает Нохри. Нохри храбр и силен, а Псаро умен и мудр, как змея, — безнадежным тоном сказала царица. Сзади раздался звон оружия. Обернувшись, я увидел Нохри, одетого в золотые доспехи. Он шел к нам с высоко поднятой головой, и, хотя он внушал мне страх, я не мог не воздать должного его мужественной красоте и выправке.  — Вот он и сам пришел сюда. Идите, Тутмос, но завтра обязательно приходите снова. Я должна вам кое-что сказать, — тихо проговорила царица. Попрощавшись с ней, я направился к выходу и, проходя мимо Нохри, почувствовал на себе взгляд его быстрых черных глаз. Глава XVIII ПЕРЕД БУРЕЙ В ту же ночь Дхирендра, Дхандас, Чан и я устроили совещание, которое закончилось лишь под утро, — многое пришлось обсудить. Мы сознавали трудность положения. Уже одно то, что Нохри не верил нам, представляло для нас большую опасность, но сейчас в Митни-Хапи вернулся Псаро, и это грозило нам смертью. Псаро еще раньше слыл среди серафийцев чародеем. Теперь же он, единственный в этой стране, повидал современный мир и познакомился с чудесными открытиями и достижениями нашей цивилизации. Я высказал мнение, что это Псаро убил Шивнатха Джаухри, и в подтверждение услышал от Дхандаса подробности убийства, о которых не писалось в газетах. Агент полиции, расследовавший это дело, увидел на полу нож для резки бумаги. Очевидно, Шивнатх Джаухри, делая попытки спасти свою жизнь, ударил этим ножом Псаро — вот откуда шрам на щеке, которого, как сказал мне Яхмос, раньше не было. Нам не стало легче от того, что мы нашли убийцу Шивнатха Джаухри. Мы понимали, что Псаро не так просто обмануть. Я готов был хоть сейчас покинуть Митни-Хапи, пребывание в котором с каждой минутой становилось все опаснее, тем более что любознательность ученого была удовлетворена и все, что я увидел в этой стране, значительно превзошло мои ожидания. Но как выбраться отсюда живыми и невредимыми? Если даже нам удастся скрыться из города, это все равно ни к чему не приведет: бежать через пустыню безумие, а другой дороги мы не знаем. Пока я высказывал товарищам свои пессимистические соображения, господин Чан спокойно слушал меня, сидя на полу и упершись подбородком в колени.  — Не надо отчаиваться, профессор, — сказал он, когда я кончил. — Я вполне согласен с вами, что пытаться вновь перейти через пустыню было бы безумием. Но я услышал о возвращении Псаро, и это мне кажется хорошим признаком.  — Хорошим признаком?! — воскликнул я. — Да как только он узнает о нас, нам несдобровать.  — Вы не поняли меня, профессор. Неужели вы думаете, что Псаро вернулся через пустыню? — улыбнулся Чан.  — Не знаю, — ответил я.  — Я считаю это невозможным, — сказал Чан.  — Но почему?  — У него не хватило бы на это сил: он ведь намного старше вас. Я хорошо рассмотрел его в ту ночь, когда мне пришлось похитить у него амулет.  — Но это всего лишь ваше предположение, — возразил я.  — Нет, профессор, я еще не все рассказал вам. В африканских лесах распространена болезнь, которая навсегда оставляет свой след на лице человека: губы вначале синеют, а потом становятся черными. И признаки этой болезни я заметил у Псаро. Следовательно, перед тем как попасть в Индию, он пробирался через леса.  — Как, и это вы тоже успели увидеть в ту ночь в Суэце? — удивился я.  — Да. Но тогда, разглядывая комнату при свете карманного фонаря, я не обратил на это особого внимания, а вот теперь начинаю припоминать. Моя голова — это своего рода склад: она хранит самые различные вещи, о которых я иногда и сам не подозреваю и которые всплывают в памяти лишь тогда, когда в них испытываешь необходимость… Но слушайте меня. Насколько мне известно, ни к югу, ни к северу от этой страны нет больших лесов, как нет их в долинах Нила и Собата. Да Псаро и не мог бы добраться сюда с юга, так как для этого ему пришлось бы сделать большой круг и потратить слишком много времени. Остается лишь одна дорога, с юго-востока. А это значит, что мы с вами сможем выбраться отсюда той же дорогой, какой воспользовался Псаро.  — Что же, может быть, вы и правы, — сказал я, чувствуя, как во мне затеплилась надежда от этих слов Чана. — И чем быстрее отправимся мы в путь, тем лучше, потому что наше пребывание в храме с каждым мгновением становится все более опасным.  — Итак, вы предлагаете бежать отсюда при первой же возможности? — спросил меня капитан Дхирендра.  — Да. Но меня беспокоит то, что жизнь царицы находится в опасности, — ответил я. Дхандас, молча слушавший нас, неожиданно вступил в разговор.  — Мы прибыли сюда не для того, чтобы спасать какую-то царицу, и я не покину этот город, пока не проникну в гробницу Серафиса.  — Это невозможно. Если бы мы даже знали тайну гробницы, нам не справиться с жрецами, которые ее охраняют, — сказал Чан.  — Если мы попытаемся применить силу, то это кончится для нас очень плохо. По-моему, самое лучшее, что мы можем сделать, — это оставаться для всех друзьями: один враг среди хранителей гробницы и жрецов храма — и наша песенка спета, — поддержал Чана Дхирендра.  — Мой дядя сделал великое открытие. Он узнал об этой стране и обо всем том, что мы видим сейчас своими глазами. Он оставил после себя несколько записных книжек, и каждое слово, написанное в них, оказалось правдой. Поэтому не может быть никакого сомнения и в правдивости его записей, в которых говорится о сокровищнице Серафиса. Я согласен, что пытаться силой проникнуть в гробницу действительно глупо, но еще глупее было бы с нашей стороны бежать отсюда, оставив здесь несметные богатства, — негромко проговорил Дхандас, глядя на огонь в очаге. Мы молча смотрели на этого человека, который мечтал овладеть всеми сокровищами Серафиса. Только ради них он и отправился в это опасное путешествие. И если в свое время он возражал против включения в состав нашей экспедиции Чана и Дхирендры, то лишь потому, что ни с кем не желал делиться богатствами, сокрытыми в гробнице Серафиса. Тишину нарушил капитан Дхирендра, который всегда любил рассуждать практично.  — Представьте себе, что мы вошли в гробницу и захватили все сокровища. Как мы возьмем их с собой в долгий, длинный путь в несколько тысяч километров, который лежит через африканские леса? Дорога на юго-восток — я лично твердо убежден в том, что она есть, — очевидно, проходит по неисследованным лесам и ведет в Кению или в Уганду. Мне не раз приходилось путешествовать по лесам, и поэтому говорю вам по собственному опыту, что раз мы собираемся в такой путь, то должны взять с собой лишь самое необходимое, — сказал он.  — Подумайте, сколько людей нуждается в деньгах! — воскликнул Дхандас.  — Но золото не заменит вам пищи. Собери вы хоть все драгоценные камни, какие имеются в мире, — и они не помогут вам отразить нападение в пути, — пытался вразумить его Дхирендра. Дхандас долго молчал и потом сказал грубым, жестким голосом:  — Я храбрый человек и готов выжидать столько времени, сколько это нужно. Все мы рабы обстоятельств. Никто не может сказать, что будет завтра. Да, это было действительно так. Мы не знали, что ждет нас впереди, в особенности теперь, когда в одном с нами городе находился Псаро… На следующий день поздно вечером ко мне зашел Яхмос и сказал, что царица просит меня прийти к ней как можно быстрее. Когда мы сидели в лодке, я попытался заговорить с верховным жрецом, но он не отвечал мне и только молча плакал, закрыв лицо руками. Я понял, что стряслось какое-то несчастье, и с нетерпением ожидал прибытия во дворец. Мы застали Серисис одну, без подруг. Царица почтительно поклонилась мне, и не успел я еще спросить, зачем она позвала меня к себе, как она, взяв меня за руку, сказала:  — Мне крайне нужна ваша помощь. Как я вам вчера говорила, так оно и случилось. Псаро вернулся и вместе с Нохри организовал против меня заговор. Вчера вечером Нохри пригрозил мне восстанием, если я не послушаюсь его.  — Чего же он потребовал от вас, царица? — спросил я.  — Вы даже представить себе не можете, чего он хочет! — ответила она и, обращаясь к Яхмосу, воскликнула: — Разве я и мои предки не достаточно почитали богов? Неужели в моем царстве не найдется ни одного человека, кто смог бы проучить этого негодяя?  — Чего же он требует от вас? — повторил я свой вопрос.  — Нохри хочет, чтобы я разрешила ему ограбить сокровищницу Серафиса. Я, конечно, не разрешу, но он может силой убрать жрецов, которые охраняют гробницу.  — Этого не будет никогда: если это случится, на всю страну обрушится яростный гнев богов, — заметил верховный жрец.  — Я позвала вас для того, Тутмос, чтобы великие боги Гор, Тот и Анубис, которые не раз защищали моих предков от врагов, помогли в эту трудную минуту своей верной рабыне, — сказала царица.  — Они обязательно помогут вам! — воскликнул я. Я ясно видел, что наша судьба зависит от того, сохранит ли царица свою власть или нет: мы едва ли прожили бы сутки, если бы Нохри завладел престолом. Возможно, что именно эти соображения и заставили меня дать столь быстрый и решительный ответ. Но что бы там ни было, мои слова успокоили царицу. На ее красивом лице снова заиграла улыбка, и она сказала, хлопая в ладоши:  — Я всю жизнь буду признательна вам за это, мой дорогой Тутмос.  — Скажите, царица, почему Нохри так торопится овладеть сокровищницей Серафиса, вместо того чтобы вначале поднять восстание и овладеть троном, а потом уже беспрепятственно ограбить гробницу? — спросил я.  — Ему нужны деньги, чтобы подкупить предателей и изменников.  — О, об этом я совсем не подумал.  — Но, что бы там ни предпринял Нохри, до сокровищ Серафиса ему не добраться. Боги не допустят этого.  — А разве нельзя взломать дверь в гробницу?  — Нет, это невозможно. Прошли уже тысячелетия с тех пор, как выстроена эта гробница, но еще никому не удалось проникнуть в нее. Я опасаюсь только Псаро — он искусный маг и заклинатель. Я тоже боялся Псаро, но не потому, что верил в волшебство, а потому, что Псаро познакомился с современным миром и знал значительно больше своих соотечественников. Тщательно продумав создавшееся положение, я сказал царице:  — Я буду говорить с Тотом — никто не может соперничать с ним в мудрости. Я сказал правду, ибо за всю жизнь я не встречал более умного человека, чем Чан. Глава XIX НАЧАЛО БУРИ Я не преувеличу, если скажу, что мы чувствовали себя так, как будто находились у кратера пробуждающегося вулкана. Извержение могло начаться в любой момент, и мы ждали, что вот-вот у нас под ногами разверзнется земля и бесследно поглотит нас навсегда. Мы вчетвером сидели в своей маленькой комнатке, двери которой выходили в центральный зал. Я только что передал друзьям содержание своей беседы с царицей и не знаю, какое решение приняли бы мы, если бы могли спокойно все обсудить, но события опередили нас. В зале раздался чей-то душераздирающий крик, и я тотчас же выбежал из комнаты. До сих пор не могу без содрогания вспомнить зрелище, которое открылось передо мной. В первый раз в жизни я увидел, как льется человеческая кровь. Хотя я читал о кровавых побоищах и расправах, мне никогда не приходило в голову, чтобы человек мог озвереть до такой степени. В тот день отмечался праздник в честь бога солнца Ра. Перед храмом, хорошо освещенным по этому случаю факелами и яркими светильниками, собралось много жрецов. Все дышало миром и спокойствием, как вдруг, неожиданно для всех, появился отряд из двадцати человек, вооруженных с головы до ног. Первым был убит стражник, стоявший у дверей храма. Это его предсмертный крик услышали мы у себя в комнате. Воины с шумом ворвались в зал и напали на бедных безоружных жрецов. Среди воинов был Нохри в блестевших при свете факелов доспехах и рядом с ним Псаро. В руках Нохри держал большой лук, точно такой же, как у смельчака, гнавшегося на колеснице за гиеной. Почти все жрецы были безжалостно убиты озверевшими солдатами. Избежал смерти лишь тот, кто успел спрятаться за огромными колоннами и затем незаметно добрался до дверей храма и скрылся в ночном мраке. В несколько минут все было кончено, и Нохри, подняв меч, закричал:  — Вперед! В гробницу! Воины кинулись за своим предводителем, и вскоре из подземелья донесся лязг оружия. Не медля, я побежал назад. Мои товарищи уже были в масках.  — Нохри убил жрецов! — крикнул я. — Он пытается проникнуть в гробницу. Мы погибли, если он захватит сокровища!  — Приготовьте револьверы — и за мной! — скомандовал Дхирендра и выбежал из комнаты. Чан и Дхандас бросились следом, я — за ними. Несмотря на серьезность положения, я, помню, подумал, как комично выглядят древнеегипетские боги, вооруженные современным огнестрельным оружием. Когда мы вбежали в подземелье, то увидели, что опоздали: оба стража гробницы валялись в лужах крови. То, что произошло потом, невозможно описать в двух словах, хотя все длилось лишь считанные секунды. Насколько мне помнится, я не принимал участия в этой схватке — я был так напуган, что совершенно забыл про заряженный двенадцатизарядный револьвер, который держал в руке. Дрожа от страха, смотрел я на мечи, отражавшие слабый свет факелов, и вдруг заметил, что среди солдат произошло смятение. Они беспорядочно забегали взад-вперед, наскакивали друг на друга, падали и, вскочив на ноги, снова начинали носиться по подземелью, пока не обратились в бегство. Это египетские боги с лицами животных, набросившись, как разъяренные львы, на своих противников, привели их в такое состояние. Бог Гор возвышался над всеми, кроме Нохри, на целую голову. Я буквально оглох от лязга оружия, шума падающих тел и револьверных выстрелов. Еще немного, и бой закончился. Псаро, Нохри и оставшиеся в живых воины отступили к лестнице и, взбежав по ней, бросились в центральный зал. Мы остались одни. Рядом с нами валялись тела убитых жрецов и пятерых солдат Нохри. Но Дхирендра не удержался и тоже побежал наверх. До нас донеслось несколько выстрелов, потом все смолкло: у Дхирендры, по-видимому, кончились патроны. Нохри со своими людьми добрался до реки и, прыгнув в лодку, поплыл к себе во дворец. Таким образом, эта первая попытка Нохри овладеть сокровищами Серафиса окончилась неудачей. Когда Дхирендра вернулся, я увидел у него на плече кровь.  — Что с вами? — спросил я.  — Так, небольшая царапина… Этот дьявол в золотых доспехах едва выбрался отсюда. Мы находились так близко друг от друга, что мне даже трудно было прицелиться.  — Не забывайте, что еще до рассвета Нохри может вернуться, — заметил Дхандас, — и тогда мы потерпим поражение, так как противник подавит нас численным превосходством.  — Да, но не следует забывать о суеверии. Этим людям нелегко поднять оружие на тех, кого они принимают за богов, — сказал я.  — Вы уверены в этом, профессор? — спросил Чан. — Неужели вы думаете, что Псаро, побывавший в Бомбее и Калькутте, в Пагне и Бенаресе, ничего не понял, увидев, как Анубис стреляет из револьвера? Считайте, что представление окончено. Нам надо быстро придумать что-нибудь, в нашем распоряжении не более получаса.  — Мы должны укрыться в царском дворце. Это единственное место, где мы сможем чувствовать себя в относительной безопасности, — высказал я свое мнение. Дхандас в это время внимательно разглядывал иероглифы и вдруг спросил меня взволнованно:  — Профессор, амулет с вами?  — Нет.  — Тогда, пожалуйста, принесите его быстрее. У меня мелькнула одна мысль. Многие из этих знаков кажутся мне схожими со знаками на амулете. Я сбегал за амулетом, еще не понимая, какая могла существовать связь между этими кругами и скарабеем. Когда я прибежал обратно, господин Чан сказал:  — Считайте, что бог магии и колдовства раскрыл эту тайну. Мне все ясно. Это же не что иное, как замок с секретом, подобный тем, какие выпускают в Алигархе[28 - Алигарх — город в Северной Индии.]. Чтобы такой замок раскрылся, нужно установить буквы в определенном порядке. Вы, профессор, держите амулет и смотрите на первый ряд, а я буду поворачивать первый круг; когда вы увидите, что иероглиф на нем совпал с первым иероглифом первой строки надписи на скарабее, скажите мне, чтобы я остановился. Точно так же мы сделаем и с остальными кругами. Первым на скарабее было изображение Хепера. Чан начал вращать круг, на котором было много различных иероглифов и рисунков. Но вот показался Хепер, и я сказал Чану, чтобы он задержал круг в этом положении. Потом он стал вращать второй круг, и, когда рисунок на нем совпал со вторым знаком надписи на скарабее, я опять остановил его. То же самое мы проделали с третьим, четвертым и пятым кругами и, закончив верхний ряд, увидели, что надпись на нем полностью совпала с первой строкой на амулете. Теперь мы попробовали сдвинуть верхний поперечный бронзовый брус. Оказалось, что он легко вдвигается в каменную стену, возле которой стояла статуя бога солнца. Только сейчас мы обратили внимание на то, что на скарабее столько же строк, сколько брусьев на двери, и столько же иероглифов, сколько кругов. Повернув остальные круги в соответствии с надписью на скарабее, мы вдвинули в стену один за другим все поперечные брусья. Вход в гробницу был открыт! Но, перед тем как войти в нее, я еще раз взглянул на иероглифы на стене, которые гласили: «Скарабей проклинает того, кто первым попытается проникнуть в гробницу, и предупреждает, что сам Анубис уведет этого дерзновенного богохульника туда, где его ожидают вечные страдания». Гробница Серафиса состояла из нескольких комнат, стены которых были расписаны цветными рисунками, изображающими различные эпизоды из жизни фиванского вельможи. Саркофаг с телом Серафиса стоял на небольшом каменном возвышении в комнате, лишенной, в отличие от остальных, всяких настенных украшений. Вокруг стояли кувшины, подносы и другие предметы домашнего обихода, наверное, принесенные сюда из Египта вместе с телом Серафиса. От пищи, которую оставили здесь в день похорон, не осталось и следа: ведь Серафис, насколько известно, был современником Юдхиштхира[29 - Юдхидшир — один из героев древнеиндийского эпоса «Махабхарата».]. В другой комнате находилась статуя Серафиса, сидящего на троне, а рядом с ним стояла статуэтка, изображавшая его душу. В этой комнате хранились все богатства Фив. Здесь было четырнадцать шкатулок, наполненных драгоценными камнями, стоимость которых, по-видимому, исчислялась многими миллионами рупий. Пол был покрыт золотыми плитами одинаковых размеров и формы. На каждой плите было выгравировано имя Серафиса. Вид этих несметных богатств потряс Дхандаса и вызвал у него припадок безумия. Он долго хохотал, вытянув вперед шею, пока наконец не лишился сознания. К счастью, Дхандас не окончательно сошел с ума, и, когда мы подняли его, он снова пришел в себя. Но теперь его ничто не интересовало, кроме сокровищ. Не отрываясь он глядел на шкатулки, на которых не было даже замков. Я со страхом наблюдал за выражением его лица: потускневший, ничего не выражающий, пустой взгляд и отвисшая челюсть.  — Мы напрасно теряем время. Прошло уже пятнадцать минут, как мы здесь, и Нохри в любой момент может вернуться в храм, — сказал Дхирендра.  — Вы правы. Нам надо идти, — согласился Чан.  — И все это оставить здесь?! — вскричал Дхандас, запуская руки в шкатулку с драгоценностями.  — Глупец! Неужели вы думаете, что мы сможем забрать их с собой? — пытался вразумить его Дхирендра. Я схватил Дхандаса за руку:  — Пойдем! Все сокровища мира ничто, коль нас не будет в живых. Чан насильно вывел его из гробницы и на лестнице поддерживал под руку, потому что он шатался, как пьяный. Мы с Дхирендрой отстали от них, закрыли дверь, выдвинули брусья из правой стены, вдвинули их в отверстия на противоположной стене и, повернув в разные стороны круги, снова заперли дверь. Теперь нам стала известна тайна гробницы. Как оказалось, секрет двери объяснялся довольно просто. В каждом кругу с внутренней стороны имелся небольшой квадратный шпенек, который входил в канавку, или круговой вырез, на брусе, не давая ему, таким образом, сдвинуться с места. Брус имел круглую форму, но спереди был срезан. Расстояние между брусом и кругом с передней стороны равнялось толщине пальца, в то время как в других местах брус плотно входил в кольцо. Шпенек находился под определенным иероглифом, и поэтому, как только часть круга с данным иероглифом показывалась в отверстии в стене, шпенек выходил из канавки и освобождал брус. Когда же иероглиф сдвигался со своего места, шпенек снова попадал в вырез и запирал брус. Таких кругов было более ста, и каждый из них являлся своеобразным замком. У берега реки под горой, на которой стоял храм бога солнца Ра, было привязано много лодок. Река играла в Митни-Хапи ту же роль, что каналы в современной Венеции. Да и сама столица серафийцев, к слову сказать, во многом походила на этот красивый итальянский город. Главным средством передвижения в Митни-Хапи, как и в Венеции, служили легкие лодки, и от домов, стоявших на берегу, прямо к воде спускались ступеньки. Мы быстро перенесли в одну из лодок все вещи и боеприпасы и, погрузившись сами, поплыли к дворцу. Каждую минуту мы рисковали встретиться с Нохри и Псаро, возвращающимися в храм. Дхирендра взялся за кормовое весло, приказав нам грести как можно тише. К счастью, стояла непроглядная темь, и мы незаметно для всех доплыли до царского дворца. Я постучал в ворота, и нас тотчас же провели внутрь. Оказалось, что начальник дворцовой охраны ждал моего прихода. Он получил от царицы распоряжение сразу же пропустить меня, когда бы я ни пришел. Разговаривая с начальником охраны, я вдруг услышал барабанный бой. Мы посмотрели на дворец Нохри и увидели, что от света факелов на площади перед дворцом стало светло, как днем. Начальник охраны схватил меня за руку:  — Знаете ли вы, что это? Слышите бой барабана?  — Наверное, Нохри собирает своих воинов?  — Да, а это значит — восстание, мятеж, бунт! И не успеет взойти солнце, как Митни-Хапи станет полем боя и улицы его обагрятся кровью… Сейчас Нохри пообещает горожанам золото, но, захватив власть, он, конечно, обложит их новыми тяжелыми налогами и многих свободных серафийцев обратит в рабство… На противоположном берегу реки поднялся шум. Нохри двинул свое войско на юг, туда, где стоял храм бога солнца Ра, и на стенах домов, мимо которых проходили мятежники, дрожал отсвет факелов.  — О Митни-Хапи! О Серисис, правительница страны серафийцев! Разве ей одержать верх над Нохри?! — воскликнул начальник охраны. Я, признаться, не был отважным воином, но на словах умел выказывать храбрость.  — Не бойтесь! Для защиты царицы Серисис сюда пришли Тот, Анубис и сам Гор, — сказал я.  — Настало удивительное время! Наверное, недалек конец света, раз сами боги спустились на землю, чтобы сражаться с людьми, как в те далекие времена, когда родился Египет, — ответил начальник и пошел вперед.  — Идите за мной, — тихо позвал я товарищей, и мы направились во дворец. Я понял, что жребий брошен — мы связали воедино свою судьбу с судьбой царицы. Полузакрыв глаза, я шел и рассуждал вслух, не заметив, что говорю на родном языке. Когда я очнулся, то увидел рядом с собой Яхмоса.  — На каком языке вы говорили? — спросил он.  — Я рассуждал сам с собой о тех трудностях, которые стоят перед нами, на своем родном языке хинди, — набравшись смелости, сказал я ему честно. Яхмос с удивлением посмотрел на меня и взял меня за руку:  — Идемте со мной. Царица не спала всю ночь, ожидая вас. Глава XX ВЫЛАЗКА БАКНИ Яхмос провел моих товарищей в маленький храм, в котором стояла статуя богини Исиды, и потом прошел со мной в покои царицы. Серисис была взволнована, и глаза ее наполнились слезами, когда она увидела меня. Почтительно поздоровавшись со мной, царица сказала:  — О Тутмос, гроза разразилась! Нохри собирается захватить дворец. Рядом с Серисис молча стоял какой-то человек, на которого вначале я не обратил внимания. Его черная борода спускалась на бронзовые нагрудники. Взглянув на его лицо, преисполненное достоинства, и на шлем с красным пером, я решил, что это Бакни — начальник «спутников» царицы, о котором много раз рассказывал мне Яхмос. Сложив молитвенно руки, царица воскликнула с тревогой:  — Наступает конец нашего рода! А ведь мой отец — потомок фиванских фараонов! Бакни опустил руку на рукоять меча и сказал твердо:  — Мятежники пройдут сюда только через наши тела! Мы все как один готовы погибнуть за вас, моя царица!  — Я знаю это, мой храбрый Бакни, — ответила Серисис. — Твои гвардейцы самые сильные и храбрые воины во всем царстве, но сам посуди, что может сделать один против двадцати? Нохри ведет за собой целую армию. Я не мог смотреть на горе этой красивой молодой женщины. Мне хотелось чем-нибудь ее утешить. Твердо веря в то, что мои друзья — капитан Дхирендра и Чан — смогут помочь ей, я сказал:  — О правительница серафийцев Серисис, не бойтесь ничего. С вами не только личная охрана, но и великие боги, которым поклонялись в древних городах Нильской долины еще во времена ваших предков. Боги пришли к вам во дворец, чтобы защитить вас от ваших врагов.  — Как, они здесь?  — Да.  — Тот и всемогущий Гор?..  — И бог смерти Анубис. Мне было очень совестно обманывать доверчивую царицу, но я видел, что мои слова успокоили ее.  — Теперь мне нечего бояться, — сказала она с улыбкой. Обещая царице поддержку со стороны богов, я с ужасом вспомнил яркий свет факелов на противоположном берегу реки. Псаро, конечно, уже знал, где мы, и рассказал всем о нашем обмане. И если даже Псаро не поверили, то остается жестокий и бесстрашный Нохри. Теперь, когда он поднял знамя восстания, ему нельзя отступать: неудача означала для него смерть. Поскольку Нохри в любой момент мог пойти на штурм дворца, Серисис решила сейчас же созвать военный совет. Сказав царице, что мне нужно посоветоваться с богами, я прошел в храм, где оставил своих товарищей, и не сразу нашел их, потому что они устроились в подвале храма. Они сняли маски и с удовольствием поглощали фрукты и овощи, принесенные в храм в качестве жертвоприношения богам. Там же стояло египетское виноградное вино, но никто из моих друзей не пил его.  — Ну как, Тутмос, проголодались? Примите от нас дары божьи, — смеясь, приветствовал меня Чан.  — Что ж, не откажусь: ведь для того, чтобы служить богам, нужна не только душа, но и тело, — ответил я, подсаживаясь к ним. Мы как следует поели и я вернулся к царице, оставив друзей отдыхать. Серисис в это время беседовала с Яхмосом и Бакни. Верховный жрец рассказывал ей, что я видел, как армия Нохри двигалась по противоположному берегу реки к храму бога Ра.  — Случилось то, что я и предполагала, — сказала царица. — Нохри хочет ограбить храм. Он всю жизнь мечтал о сокровищнице Серафиса.  — Но это же неслыханное кощунство! — возмутился Бакни.  — Для такого человека, как Нохри, нет ничего святого, — ответила царица. — Подумайте только, Тутмос, он захватит все сокровища! Не знаю, почему она обратилась именно ко мне — ведь ей едва ли было известно, что всего несколько часов назад мы раскрыли тайну гробницы.  — Ему не удастся войти внутрь: даже если бы жители Митни-Хапи все вместе попытались проникнуть туда, у них не хватило бы на это сил. Но сейчас в храме бога Ра не осталось ни одного жреца, — сказал я.  — Ни одного! — с ужасом воскликнула царица. И я поспешил ей рассказать обо всем, что видел в храме.  — Они убиты. Убиты со страшной жестокостью, и это сделали Нохри и Псаро.  — Какая низость! Какое кощунство! Боги не простят такого греха! Яхмос спросил меня:  — Неужели Нохри пытался завладеть сокровищницей?  — Да, — ответил я. — Но это не удалось. Боги помешали ему, и он со своими сообщниками был вынужден спасаться бегством.  — Боги! Боги! — проговорил Яхмос так, что мне показалось, будто он не понял, о ком идет речь.  — Гор, Тот и Анубис, — уточнил я.  — И Нохри отважился бороться с ними? — удивился Яхмос.  — Да!  — О, это значит, что он не остановится и перед штурмом дворца даже в том случае, если узнает, что его будут защищать сами боги, — заметила царица. — Но, перед тем как напасть на дворец, он хочет прибрать к рукам сокровищницу Серафиса: ему хорошо известно, что за золото и драгоценные камни он сможет купить всю армию. — В красивых глазах Серисис заблестели слезы. — Предатели! Вокруг меня измена! — сказала она. Начальник «спутников царицы» Бакни в ответ на ее слова вынул из ножен меч и опустился перед ней на колени:  — Нет, моя дорогая царица, не все предали вас. С вами ваши телохранители, и они никогда не изменят вам. Серисис протянула руку, чтобы поднять Бакни. Поблагодарив его за преданность, она сказала, что всегда верила ему. Бакни был сильным человеком и бесстрашным воином. Я до сих пор вспоминаю его сверкающие доспехи, длинную черную бороду и крепкие, мускулистые руки. Посовещавшись, мы решились на одно дело, которое предложил Бакни, и когда я рассказал о нашем намерении Чану и Дхирендре, то они одобрили его. Бакни не хотелось сидеть сложа руки во дворце и ждать, когда Нохри нападет на него. Он был солдатом и считал неправильным довольствоваться только тем, что отбивать атаки противника, не переходя в наступление. И, хотя у Нохри было в шесть раз больше людей, чем у Бакни, тем не менее отважный начальник личной гвардии решил сам выступить против него и за час до восхода солнца собрал своих солдат на широкой площади перед царским дворцом, чтобы двинуться с ними на Нохри, который к этому времени уже занял храм бога солнца Ра в тщетной надежде ограбить гробницу. Для охраны царского дворца был оставлен лишь небольшой отряд. Я попросил товарищей надеть маски и, взяв с собой револьверы и как можно больше патронов, выйти из храма. До сих пор до мельчайших подробностей помню все происшедшее в то раннее утро. Сама царица вышла к солдатам, чтобы сказать им несколько напутственных слов. Луна уже опускалась к горизонту, но звезды еще не погасли. Лунный свет хорошо освещал безмолвные ряды замерших на месте солдат. Я никогда не видел одновременно столько высоких и сильных молодых людей. Среди них не было ни одного, чье плечо было бы ниже моей головы: думаю, что, если бы они вытянули вперед руки, я свободно прошел бы под ними, даже не задев их при этом головой, хотя как известно, рост мой достигал ста шестидесяти сантиметров. Царица говорила взволнованно, с воодушевлением, и, когда она кончила, все вокруг содрогнулось от громкого воинственного клича. Солдаты высоко подняли свои копья, выражая готовность идти в бой. И здесь в слабой предрассветной мгле я увидел троих, спускавшихся по лестнице к площади. Для меня это были люди, но для остальных они оставались богами, свершившими в древнем Египте много чудес.  — Мужайтесь, братья! — раздался голос Бакни. — Я веду вас на храм бога солнца Ра, над которым полководец Нохри поднял знамя мятежа. Смотрите: боги Нильской долины, вместе со смертными сотворившие мир, сегодня пришли в Митни-Хапи! Не давайте страху овладеть собой! Победа будет за нами! Кто сможет сопротивляться Тоту, Анубису и великому Гору? У кого найдутся силы бороться с богами? Солдаты снова воинственно закричали и, услышав приказ, вышли из дворцовых ворот вниз к реке. У берега стояло множество лодок, в которых свободно разместились все воины. Бакни отдал распоряжение не разговаривать в пути и двигаться как можно тише. Сильные рабы сели на весла, и наша флотилия поплыла вниз по течению, на юг. Не прошло и двадцати минут, как мы уже были у подножия горы, на которой высился храм бога Ра. Я был в одной лодке с богами. Дхирендра негромко сказал мне, что уверен в полной победе, причем его голос был так спокоен, будто мы выехали подышать воздухом, а не на страшный, смертный бой. Чан молчал всю дорогу, а Дхандас заговорил со мной лишь один раз, и мне стало ясно, что даже сейчас все его мысли заняты сокровищницей. В полумраке соколиное «лицо» Гора наклонилось ко мне, и я услышал тихий шепот:  — Скажите, пожалуйста, сколько стоят сокровища Серафиса?  — На это не так просто ответить. Сундуки полны бриллиантов, рубинов, сапфиров, изумрудов, топазов и других драгоценных камней и жемчуга, и я не думаю, чтобы даже Национальный банк Индии смог их купить, — проговорил я. Дхандас схватил меня за руку и сказал, прерывисто дыша:  — Профессор, я не могу покинуть эту страну до тех пор, пока не получу свою долю сокровищ.  — О похищении драгоценностей из гробницы Серафиса не может быть и речи: мы не грабители, а честные, порядочные люди.  — Честные, порядочные люди! — воскликнул Дхандас. — Зачем серафийцам эти несметные богатства? Разве они не лежали без толку в течение тысячелетий, сокрытые от всех под землей? Стоит нам только заполучить хотя бы один сундучок, и мы станем самыми богатыми людьми в мире! В это время наша лодка пристала к берегу, и Дхандас замолчал. Перед нами был храм бога солнца Ра, занятый солдатами Нохри. Мы неслышно выбрались из лодок. Луны уже не было видно, а звезды тускнели и меркли одна за другой, пока наконец по небу не разлился кроваво-красный свет зари и на востоке засверкал первый луч солнца, осветив башни, крыши домов и стены города Митни-Хапи. Бакни построил солдат в три шеренги. Я с товарищами находился в центре первого ряда, и, признаюсь вам честно, у меня сердце ушло в пятки, когда был отдан приказ двигаться вперед. Я придерживался противоположных с Дхандасом взглядов. Если бы ко мне в руки попала хотя бы тысячная часть сокровищ Серафиса и кто-нибудь сказал мне, чтобы я ехал с таким богатством в Индию, я бы с радостью отдал этому человеку все драгоценности, чтобы только остаться здесь. События захватили меня так сильно, что я невольно чувствовал себя сухой былинкой, которую несет с собой быстрый поток. Идя между Дхирендрой и Чаном, я разглядывал молодых бородатых солдат, шагавших в одной шеренге с нами. Своими смелыми, бесстрашными глазами, сильными руками, крепко державшими щиты и копья, и вытянутыми шеями они напоминали мне боевых петухов. Сам я чувствовал себя примерно так же, как старуха среди молодых мужчин или трус среди героев. Но тем не менее я собрался с мужеством и твердо решил не отставать от товарищей, чтобы своими глазами увидеть бой, хотя бы мне и пришлось за это поплатиться жизнью. Вдруг раздалась резкая команда Бакни идти в атаку, и мы быстро, как морская волна, хлынули вперед и заняли площадь перед храмом. Глава ХХІ БОЙ В ХРАМЕ БОГА СОЛНЦА РА Солдат Нохри охватила паника: гвардейцы застали их врасплох. Мятежники не успели как следует подготовиться к отпору и построиться в боевом порядке, как завязался бой. Обо мне лучше не спрашивайте. Я, конечно, ни за что на свете не решился бы идти вперед на врага, но едва я отстал от товарищей, чтобы подыскать более безопасное место, как поток шедших сзади подхватил меня и вынес в самую гущу боя. Я сразу же был легко ранен копьем в бедро. Очевидно, к счастью для меня, копье было пущено с дальнего расстояния. Еще беседуя с Бакни во дворце, я спросил его, сколь далеко можно кинуть копье, и он рассказал, что вообще воины метают копье на сто пятьдесят — сто восемьдесят метров, но точность попадания снижается уже после тридцати метров. По правде говоря, я обрадовался тому, что был ранен, так как смог теперь, ссылаясь на рану, выбраться из рядов сражающихся. Отойдя в сторону и усевшись между передними лапами огромной статуи сфинкса, я кое-как перевязал свою рану. До меня доносились воинственные возгласы сражающихся, лязг оружия, стоны раненых и победный клич гвардейцев, теснивших противника. Я встал, чтобы вернуться к товарищам, но они уже продвинулись далеко вперед. Нога казалась чужой, а рана ныла так сильно, что мне было трудно двигаться. Я огляделся и заметил узкую каменную лесенку, которая вела на спину сфинкса. Соблазн взглянуть на сражение был так велик, что я осторожно, делая неимоверные усилия, поднялся наверх и, усевшись там, стал наблюдать за полем боя. Противник, все еще не оправившийся от неожиданного удара и так и не сумевший установить полный боевой порядок, медленно, шаг за шагом, отступал под натиском воинов Бакни. В передних рядах сражался Нохри, одетый в золотые доспехи, а против него — мои друзья. Во всем царстве не было ни одного человека, кроме Псаро, кто бы знал об огнестрельном оружии. Поэтому почти все серафийцы, глядя на револьверы, из которых так метко стреляли Дхирендра и Дхандас, сочли их волшебным оружием. Да, трудно было солдатам Нохри: им приходилось сражаться с богами, которых почитали еще их предки. Высокая фигура Дхандаса всякий раз появлялась там, где шла наиболее ожесточенная схватка. В поведении Тота сказывалось хладнокровие господина Чана. Бог Тот стрелял редко, но ни одна пуля не пропадала у него даром: как только раздавался выстрел, кто-нибудь из мятежников с шумом катился на пол. Капитан Дхирендра казался настоящим богом смерти Анубисом. Он показывался то здесь, то там, и я не успевал следить за ним. Он кидался в самую гущу боя и, посылая одну пулю за другой, оставлял за собой тела врагов. Нетрудно было определить, кто одержит верх. Но результат битвы оказался совершенно неожиданным. Дело в том, что в полутора километрах от храма был разбит большой лагерь, в котором, как нам сказали потом, под командой Псаро находилось несколько сот солдат. Как вы уже знаете, Псаро был очень хитрым человеком. Не следует забывать и того, что он не был таким отсталым, как остальные серафийцы. Псаро-то уж хорошо знал, что за боги пришли в Митни-Хапи. Он понял, что Гор и Анубис не кто иные, как Дхандас и капитан Дхирендра, — вот только о Чане ему ничего не было известно. Получив известие о нападении на храм, Псаро тотчас же собрал солдат и, как узнал я впоследствии, выступил перед ними с небольшой речью. Он убеждал их ничего не бояться, потому что трое богов не настоящие, а оружие, которым пользовались они, сделано обычными, человеческими руками и в нем нет никакой сверхъестественной силы. Затем Псаро, чтобы помочь Нохри, двинул свое войско к храму, разделив его на две неравные группы. Меньшую группу он послал непосредственно на помощь мятежникам, а со второй пошел в обход, чтобы охватить отряд Бакни с тыла, со стороны главного входа в храм. Когда я увидел этот маневр и понял, что нам угрожает большая опасность, я быстро спустился вниз и бросился к товарищам, чтобы предупредить их об этом. Правду говорят, что дух сильнее тела. Сознание опасности заставило меня забыть про боль — теперь, когда над нами нависла беда, я смог даже бежать. Бой в это время шел уже за храмом, возле самой гробницы, и если бы Псаро со своим отрядом вошел сейчас в двери храма, то Бакни некуда было бы отходить и нам всем пришлось бы или погибнуть или сдаться в плен. Разыскав Дхирендру в самом центре сражающихся, я громко крикнул ему об опасности.  — Сообщите об этом Бакни! — сказал Дхирендра и начал пробираться к Чану. С большим трудом я добрался до Бакни и рассказал ему о приближении Псаро. Бакни приказал отступать. Мы подошли к двери как раз в тот момент, когда Псаро с солдатами был уже на площади напротив храма. Промедли я еще минуту, и мы все были бы перебиты. Я не собираюсь описывать бой с Псаро перед храмом. Наблюдать за сражением интересно издали, но, если вы оказываетесь в самом пекле, тогда другое дело. Сейчас мне было не до наблюдений. Насколько мне помнится, я кричал изо всех сил, стрелял из револьвера и, как безумный, перебегал с места на место. Я превратился в хищного зверя, и мной то овладевало страстное желание убивать других, то вдруг я чувствовал себя ребенком, и мне хотелось закрыть лицо руками и плакать. Единственное, что я ясно видел во время боя, так это страшную, беспредельную человеческую жестокость. Дхандас отстал от гвардейцев. Он хотел последним покинуть храм — думаю, что ему было очень трудно уйти оттуда, где лежали несметные богатства. С тех пор как он впервые пришел ко мне в Наланде, и до того момента, как мы увидели его в последний раз в царском дворце в Митни-Хапи, всеми его помыслами и поступками руководило только одно — желание овладеть всем золотом и драгоценностями Серафиса. Мы нанесли противнику большой урон, а сами потеряли сравнительно мало людей, но враг подавлял нас численным превосходством, и самое лучшее, что мы могли сделать, — это как можно быстрее отойти отсюда. Дхандас, по-видимому, решил, что нам от такого поражения уже не оправиться, и, задержавшись в дверях, вступил в переговоры с Псаро. Они стояли далеко от меня, и поэтому я не слышал, о чем они говорили. Думаю, что Псаро за несколько лет, проведенных в Индии, выучил хинди и теперь переманивал Дхандаса на свою сторону. Очевидно, находясь на «Лотосе», он наблюдал за Дхандасом и сумел куда лучше, чем я, понять характер и душу этого человека. Наверное, прежде всего Псаро сказал Дхандасу, что он разгадал наш обман и знает о нас все, потому что человека, видевшего современный Бомбей и Калькутту и сумевшего провести опытную тайную полицию Бихара, нельзя обмануть маской с прикрепленным к ней деревянным клювом и кожей, к которой приклеены перья. Я убежден в том, что Псаро пообещал Дхандасу не только сохранить жизнь, но и дать ему часть сокровищ Серафиса, если только он предаст своих товарищей и перейдет на сторону Нохри. Дхандас считал наше дело проигранным, и это заставило его сразу же принять условия Псаро. Раньше я старался думать хорошо об этом человеке, сознательно закрывал глаза на его недостатки, но данный поступок Дхандаса резко изменил мое мнение о нем, а последующее его поведение только усилило наше презрение и неприязнь к нему. Получив приказ Бакни об отступлении, гвардейцы медленно, в полном порядке начали отходить к реке. Нохри пытался напасть на нас с правого фланга, но капитан Дхирендра и Чан меткими выстрелами отбросили его назад. Первым вышел к реке правый фланг, и тут обнаружилось, что противник перехитрил нас и увел все лодки. Впрочем, мы от этого особенно не проиграли, так как в нашем положении было бы трудно возвращаться во дворец в лодках. Теперь у нас оставался лишь один путь — вдоль правого берега реки, прямо к дворцу. Самым сложным во время отступления является организация прикрытия. Этим занимались Дхирендра и Чан, находившиеся в арьергарде. Поэтому они вначале не заметили, что Дхандас остался в храме. Когда же мы отошли довольно далеко и Нохри прекратил преследование, ко мне подошел Дхирендра и спросил:  — Где Дхандас? Что с ним? Уж не ранен ли он?  — Он предатель, — ответил я.  — Предатель?!  — Да. Он о чем-то говорил с Псаро, который, как я подозреваю, знает хинди. Дхандасу ведь ничего не надо, кроме денег.  — Самое ужасное заключается в том, что ему известна тайна гробницы, — тихо проговорил Дхирендра.  — Пустяки, он все равно ничего не сможет сделать. Бесполезно владеть секретом, если у тебя нет амулета.  — Но он у него! У меня перехватило дыхание.  — Амулет у Дхандаса?! — воскликнул я, и только после того, как я повторил эту фразу несколько раз, до меня дошел ее смысл. Я не хотел в это верить — я надеялся, что Дхирендра ошибся, — но, увы, он был прав.  — Когда Дхандасу стало известно, что мы идем на приступ, он сказал мне: если нам удастся отбросить Нохри от храма, то самое главное, что мы должны сделать, это взять с собой все сокровища из гробницы Серафиса и перенести их в царский дворец, где они будут в полной безопасности. Поэтому я не сомневаюсь, что он захватил с собой амулет, — сказал Дхирендра. Слушать дальше было невыносимо. Схватившись за сердце, которое, казалось, вот-вот выскочит из груди, я закричал:  — Негодяй! Изменник! Он сошел с ума! Его ничто не интересует, кроме золота! Ох, как же я раньше не мог понять этого! С первой же встречи я заметил в нем алчность, но я не мог предположить, что жажда золота заведет его так далеко! Теперь он проникнет в подземелье и вместе с Нохри и Псаро ограбит сокровищницу. Они поднимут всю страну против царицы!  — Теперь мы не сможем больше обманывать суеверных серафийцев, — заметил Дхирендра. — Но даже в том случае, если наш обман не будет раскрыт, измена Дхандаса в значительной степени облегчит мятежникам борьбу с нами: сейчас, когда на их стороне Гор, им не так страшно поднимать оружие против Тота и Анубиса. Я не мог больше говорить о подлости этого человека. В горле щемило от боли. Я представил себе, что было бы со мной, если бы я отправился сюда с этим мерзавцем один, без Дхирендры и Чана. Мне и сейчас тяжело перебирать в памяти все, что пережил я в то время, в особенности когда, придя в себя, я подумал о молодой, красивой и доброй царице. По немощеной грунтовой дороге мы дошли под палящим солнцем до дворца и, выстроившись в ряд, вошли в ворота. Бакни отпустил солдат, и бородатые гвардейцы начали расходиться по своим квартирам, чтобы немного передохнуть. Лица их были печальны: многие потеряли сегодня в бою товарищей и родных. Поднявшись по лестнице, я встретил верховного жреца Яхмоса.  — Надеюсь, что все хорошо? — приветствовал он меня.  — Мы преданы!  — Преданы? Кем? Мне трудно было скрывать правду, но тем не менее я ответил:  — Гором. Я думал, что это известие встревожит Яхмоса, но он лишь улыбнулся и посмотрел мне в глаза:  — Вы хотите сказать, Тутмос, что предательство совершил тот человек, которого вы представили нам под видом сына бога Осириса и древней покровительницы Нила Исиды?  — Откуда вы знаете? — поразился я.  — Неужели вы забыли, как вчера вечером говорили в моем присутствии на каком-то неизвестном языке? Это навело меня на подозрения. Я незаметно пробрался в храм Исиды и — да простят меня боги, — стоя у двери, подслушал, как Тот разговаривал со своими товарищами на чужом языке, по-видимому на том же самом, что и вы.  — И вы поняли, что мы обманываем вас?  — Да. Но я знаю, что вы — друг царицы, а это для меня самое главное. Это признание взволновало меня, и, положив руку ему на плечо, я сказал от всего сердца:  — Вы мой друг!  — Каждый, кто бескорыстно готов помочь царице, может считать меня своим другом, — ответил Яхмос. — Идемте со мной и сами расскажите ей всю правду. Вам нечего бояться, потому что ваши друзья, кто бы они там ни были — боги или люди, — сражаются за интересы всей страны. Наш долг — подавить этот мятеж или погибнуть с оружием в руках.  — Яхмос, мы с вами уже старые и одной ногой стоим в могиле. Смерть нам не страшна. Пойдемте к царице и расскажем ей о тех, кого вы зовете Тотом и Анубисом. Вы правы в отношении их — они действительно люди, очень умные люди, имеющие большой жизненный опыт, — сказал я. Глава XXII РЕШЕНИЕ ЧАНА Царица с детства знала Яхмоса как своего наставника и самого близкого друга. Он научил ее искусству управления государством, религиозным обрядам и обычаям древнего Египта, и не было еще случая, чтобы царица отвергла совет или пренебрегла мнением этого мудрого и доброго человека. Серисис не сомневалась в том, что мои друзья действительно Гор, Тот и Анубис, великие боги Нильской долины, и верила, что они во второй раз спустились на землю. Вера царицы не была такой уж глупой и слепой, как это может показаться с первого взгляда. Древнеегипетские боги имели много общего с людьми: в Египте, подобно древней Индии, Риму и Греции, простые смертные могли стать героями, а герои — богами, что до известной степени стирало границу между богами и людьми. Например, фараон, хотя он и жил среди людей, почитался египтянами богом. Я не знал, как царица воспримет правду. Никому не нравится, чтобы его дурачили, и поэтому я предполагал, что она обидится и рассердится на нас, хотя мы, как вы уже знаете, ни в чем не были виноваты: нам самим претила ложь, но обстоятельства вынудили нас пойти на это. Яхмос очень умно и тактично рассказал Серисис обо всем. Он сообщил ей, что мы чужеземцы и прибыли сюда издалека, чтобы взглянуть на страну серафийцев, и только в целях самозащиты вынуждены были прибегнуть к обману. Затем Яхмос попросил у царицы от нашего имени прощения и напомнил ей, что мы уже доказали в трудное для нее время, какие мы верные друзья. Царица спокойно выслушала все и, не выказав ни малейшего неудовольствия или раздражения, обратилась ко мне:  — Ну, а вы кто, Тутмос?  — О царица, разве вы сами не видите, что перед вами старик? И этот старик не столько воин, сколько ученый. Я прибыл сюда не для того, чтобы причинить кому-то вред, особенно вам, такой молодой и прекрасной.  — Я, к сожалению, ничего не знаю о вас как об ученом, но то, что вы умеете говорить женщине приятное, это я поняла давно, — пошутила царица. — Но объясните, пожалуйста, каким образом вы знаете наш язык?  — В моей стране есть много людей, которые всю свою жизнь посвящают изучению древних культур, и я, будучи одним из них, смог выучить древнеегипетский язык настолько, чтобы разговаривать с жителями Митни-Хапи и читать иероглифические письмена. Потом, помолчав немного, я продолжал:  — Человек, который известен вам как Гор, предал всех нас и переметнулся на сторону неприятеля. И тут я рассказал, что ему известна тайна гробницы и все сокровища, сокрытые в ней, находятся теперь в руках Нохри.  — Тогда все пропало, — сказал верховный жрец. — У меня много разведчиков, благодаря которым я в курсе того, что делается за дворцовой стеной. Если бы не страх перед Нохри и его армией, народ давно бы уже выступил открыто на стороне царицы. Но силы слишком неравны, и серафийцы предпочитают отсиживаться дома и не принимать участия в борьбе. Однако завтра все может измениться. Представьте себе, что Нохри с помощью золота удастся привлечь к себе жителей города, и тогда — вы сами понимаете — гвардейцы не смогут долго противостоять значительным силам противника.  — Позовите Бакни, — решительно обратилась царица к Яхмосу, но я заметил, что ее тонкие губы дрожат. — Со мной двое умных, умудренных опытом людей и один герой. Чего мне бояться? Разве во мне не течет кровь фараонов! Я попросил у царицы позволения привести к ней своих друзей, которые, сказал я, могут оказать ей советом не меньшую помощь, чем своим участием в бою, и получил разрешение на это. Первым, кого я увидел, войдя в храм, был капитан Дхирендра. Сидя на полу и положив маску к себе на колени, он спокойно курил сигару, не обращая ни малейшего внимания на облака едкого дыма, которые окружали его.  — Неужели вы никогда не прекратите пускать этот ядовитый, удушливый дым? — спросил я его. — Вы напоминаете мне Нерона, который предается наслаждениям в то время, как Рим горит.  — Я не могу курить в маске, и поэтому мне пришлось снять ее, — сказал Дхирендра, решив, что я обрушился на него за то, что он был без маски.  — Представление окончено. Царица знает всю правду, и вы теперь больше не боги, а простые смертные, — сообщил я друзьям и велел им быстрей собираться. Через две минуты Дхирендра с Чаном были представлены Серисис, и я в течение всей беседы исполнял обязанности переводчика. Царица интересовалась нашей страной, современной жизнью, огнестрельным оружием, но больше всего ее поразил морской бинокль капитана Дхирендры. После разговора с Серисис мы почувствовали огромное облегчение, словно сняли с сердца тяжелый камень. Теперь царица знала, кто мы такие, и нам больше не было нужды притворяться и лгать. Царица и Бакни считали нас друзьями и надеялись на нас. Нам необходимо было что-то придумать. Мы вернулись к себе, и я попросил друзей высказать свое мнение. Дхирендра дал несколько советов, и мне снова хочется сказать вам, что за всю свою жизнь я не встречал таких рассудительных людей. Ум Дхирендры был таким же быстрым и энергичным, как и он сам. Господин Чан сидел, сложив по-турецки ноги, и не проронил ни слова. Я понял, что он погружен в свои мысли, и, зная необыкновенную сообразительность и чудеса логического мышления этого человека, не стал досаждать ему вопросами и оставил его в покое. Рано утром, когда солнце еще не успело взойти над городом, но вокруг уже стало светлеть, Чан разбудил меня и Дхирендру.  — Что случилось? — спросил я.  — Я придумал кое-что, — ответил он. — Мне предстоит одно дело, значительно более трудное и опасное, чем я предпочел бы. Но другого пути нет, и мне придется идти.  — Идти? Куда?  — Об этом я расскажу вам потом. Ну, а сейчас доброй ночи, — сказал он и, спокойно улегшись на свое место, через минуту уже храпел. Да, поистине это был странный человек! Я не мог больше заснуть, встал с постели, вышел в сад и невольно залюбовался дивной картиной восхода солнца. Безмолвные статуи богов и богинь и холодные сфинксы, мимо которых я проходил, вновь навеяли на меня раздумье. Все вокруг было столь необычайно, словно меня перенесли с одной планеты на другую. Самые различные мысли теснились в моей голове, но одна являлась чаще других: вернемся ли мы снова на родину? Издали показался Яхмос. Он шел, низко опустив голову, и, по-видимому, так задумался о чем-то, что увидел меня лишь тогда, когда поравнялся со мной.  — Ну как, отдохнули? — спросил он меня после того, как мы обменялись приветствиями.  — Да, поспал немного — мне этого вполне достаточно, — ответил я.  — А я так и не сомкнул глаз. Мои лазутчики, пользуясь темнотой, приходили сегодня ночью во дворец, и мне пришлось в течение трех часов принимать их одного за другим и выслушивать новости.  — Какие же вести принесли они вам? Хорошие или плохие?  — К сожалению, ничего хорошего. Мятежники окружили дворец, и моим людям с большим трудом удалось пройти. Наше положение осложняется: Нохри и Псаро нашли в городе приверженцев.  — Среди горожан?  — Да. Дело в том, что распространился слух, будто Нохри завладел сокровищницей и обещал всем, кто вступит в его войско, выдать определенную часть золота Серафиса. Теперь-то уж он обязательно ворвется в гробницу.  — Да, конечно. Тем более что Дхандасу известна тайна скарабея.  — У жителей нашей страны не стало ни совести, ни почтения к богам. С помощью золота можно купить весь Митни-Хапи, и Нохри отлично понимает это, — печально сказал Яхмос и пошел дальше. Когда я вернулся к товарищам, они уже встали. Завидев меня, Чан улыбнулся до ушей и воскликнул:  — О, господин профессор, вас-то нам и недоставало! Вы всё знаете, и поэтому, надеюсь, скажете мне, где лежит наше походное снаряжение.  — В соседней комнате, — ответил я.  — Всё?  — Да, всё. А что вам надо?  — Только мой ящичек со всякой всячиной. Я сам принес ему шкатулку.  — Зачем она вам? Что вы хотите делать?  — Я задумал одно дельце, — ответил он. — Но, прежде чем рассказать вам о своем плане, мне надо узнать от вас кое-что. Ну, а пока скажу только одно: наша главная задача — не допустить Нохри и Псаро до гробницы.  — Это все верно, — согласился я, — но, к несчастью, они, по-видимому, уже побывали там. Да если даже они и не успели открыть гробницу, то как сможем мы помешать им сделать это в любой момент?  — Даже в том случае, если они действительно побывали в сокровищнице Серафиса, нам нечего отчаиваться и складывать оружие. Пока мы живы, мы должны надеяться. Предоставьте это дело мне, — весело сказал он и вытащил из своего необыкновенного ящичка какие-то склянки и пузырьки с различными красками. — Попросите, пожалуйста, Бакни как можно быстрее достать одежду самого бедного серафийского нищего. Я сходил к Бакни, и вскоре нам принесли рваные и грязные лохмотья. В течение получаса мы наблюдали за удивительным перевоплощением Чана. Он до неузнаваемости изменил свою внешность. На лице легли глубокие морщины, а веки были сжаты таким образом, что из-под них проглядывали лишь белки. Чан казался совершенно слепым, хотя и уверял нас, что отлично видит все вокруг. Потом он встал и, взяв в руки длинную палку, стал расхаживать по комнате, как настоящий слепой.  — Замечательно! — выразил свое восхищение капитан Дхирендра. — Немало видел я перевоплощений на своем веку, но такого — никогда.  — Я иду в храм бога солнца Ра, — спокойно сказал Чан.  — В храм бога солнца Ра! — повторил я с ужасом.  — К гробнице Серафиса, — уточнил Чан.  — Вы идете к смерти в лапы! — воскликнул я.  — Но я не думаю долго задерживаться там, — рассмеялся он. Мне действительно казалось, что он обрекает себя на смерть. У меня мелькнула мысль не пускать его туда, и я схватил его за руку.  — Это безумие! — сказал я.  — Вот когда я погибну, тогда зовите меня безумным, сколько душе угодно. Разумным человеком считается тот, кто заранее продумал все до мельчайших подробностей. И так как я сделал именно так, то я скорее разумный, чем безумный, — пошутил он.  — Вы покидаете дворец, не зная ни слова по-древнеегипетски! Как же вы будете объясняться? — спросил я взволнованно.  — Мне не обязательно знать здешний язык: я же не только слепой, но и немой, — ответил Чан. Ну и человек! У него заранее были готовы ответы на все вопросы. Я позвал Бакни, и мы втроем направились к западной части стены. Там была небольшая дверца. Бакни осторожно отпер ее, и Чан, в правой руке держа палку, а левую вытянув прямо перед собой, вышел из дворца и пошел вперед, спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону. Но вот дверцу снова закрыли, и я, расстроенный, вернулся во дворец, не надеясь уже никогда увидеть круглую, улыбающуюся физиономию своего друга, с которым так неожиданно свела меня судьба. Глава XXIII ВТОРОЙ ПОДВИГ ЧАНА Я не вижу особой необходимости говорить вам, что Чан вернулся назад живым и невредимым. Это и без того ясно — в противном случае я не имел бы удовольствия описывать наше удивительное путешествие. Сейчас мне хочется только рассказать вам вкратце о втором подвиге Чана, подробности о котором я услышал от него самого после трехдневной разлуки. Отойдя подальше от дворцовой стены, Чан уселся на углу узкой улочки. Прохожих было немного. Каждый раз, заслышав шаги, он протягивал руку, прося подаяния. Так прошло несколько часов. Мой друг неспроста просидел здесь столько времени: во-первых, он сумел хорошо ознакомиться с данным районом и, во-вторых, убедился в том, что никто не видел, как он выходил из дворца. В полдень Чан спустился с горы и по безлюдным улицам и переулкам добрался до храма бога Ра. С наступлением сумерек вокруг храма загорелись костры. Это солдаты, которых Псаро расположил поближе к храму на случай внезапного нападения, готовились к ночлегу. Солдаты приняли Чана за слепого и немого нищего и накормили его. Воины вообще, независимо от их страны и рода-племени, во все века отличались отзывчивым сердцем, и мне очень приятно отметить, что серафийские солдаты, которые являлись представителями древней цивилизации, не были исключением из этого правила. Чан улегся среди них и скоро уснул. Эта способность друга засыпать в любых условиях и особенно тогда, когда со всех сторон его подстерегала опасность, всегда казалась мне удивительной и загадочной. Проснувшись рано утром, Чан начал расхаживать по площади перед храмом. Когда к нему обращались, он делал вид, что не слышит, а если кто-нибудь дотрагивался до него, он мычал и показывал руками на глаза и рот. Люди думали, что он ничего не видит, и проникались к нему состраданием. Чан так хорошо играл свою роль, что никому и в голову не пришло заподозрить его в чем-нибудь. Вечером Чан прошел в храм, где Псаро и Нохри разместили своих командиров. Вначале несколько человек отнеслись настороженно к вновь пришедшему, но затем, убедившись, что он слепой и немой, потеряли к нему интерес. Чан был очень опытным сыщиком, и его метод наблюдения вызывал не меньшее изумление, чем способность перевоплощаться. Чан уселся в темном углу храма и опустил веки таким образом, что ему хорошо было видно все происходящее вокруг, в то время как другим казалось, что он сидит с закрытыми глазами. На следующий день он с утра до вечера бродил взад-вперед по всему храму. Не раз с ним пытались заговорить, но он не обращал на это никакого внимания. Как Чан сам рассказал мне потом, он оставался здесь так долго для того, чтобы к нему привыкли и перестали замечать его. Освоившись с обстановкой, он отважился на новый шаг. Ощупывая палкой дорогу, он прошел в ту комнату, где находились Псаро, Нохри и Дхандас. Чан уже попадался им на глаза в центральном зале храма, но все же Псаро при его появлении выразил неудовольствие и велел ему выйти. Чан, делая вид, что ничего не слышит, спокойно опустился на пол и сел, поджав под себя ноги. Псаро схватил его за шиворот, но Чан не шелохнулся. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Нохри не сказал Псаро, чтобы он оставил в покое бедного глухонемого и слепого старика, от которого никому нет никакого вреда. Псаро пришлось отпустить его, и таким образом Чан смог провести третью ночь в самом штабе Нохри. Дхандас, как мы знаем, не мог разговаривать с Нохри по-древнеегипетски и вынужден был прибегать к помощи Псаро, который выступал в роли переводчика. Когда же Псаро отсутствовал, Дхандас объяснялся с Нохри жестами. Чан быстрее Нохри понимал жесты Дхандаса, значительно лучше Псаро знал хинди и в результате получил много важных и необычайно ценных для нас сведений. Так, например, он узнал, что часть жителей города перешла на сторону мятежников, потому что Нохри обещал на следующее утро разделить между ними золото из гробницы Серафиса и наградить их еще более щедро после захвата царского дворца и восшествия на престол. Наконец в присутствии Чана произошел разговор Дхандаса, Нохри и Псаро и о самой сокровищнице. Дхандас заявил, что не откроет гробницу до тех пор, пока Нохри и Псаро не поклянутся дать ему треть всех драгоценных камней, и успокоился лишь после того, как они дважды и трижды повторили эту клятву. Потом Дхандас потребовал предоставить в его распоряжение рабов и небольшой отряд солдат, чтобы он мог в полной безопасности покинуть страну и вывезти отсюда свои сундуки. Нохри согласился и на это условие и сообщил Дхандасу, что по ту сторону гор раскинулся огромный лес, за которым бежит река, ведущая, согласно рассказам Псаро, в удивительный мир, столь отличный от страны серафийцев. Когда обе стороны пришли к соглашению, Дхандас обещал провести их в сокровищницу, но при условии, что он спустится вниз один и позовет их к себе лишь после того, как отопрет дверь в гробницу. Повернувшись спиной к Нохри и Псаро, Дхандас направился в угол комнаты, где лежала груда соломенных подстилок, служивших жрецам постелью, снял маску и незаметно засунул руки под подстилку. Нохри и Псаро не обращали внимания на Дхандаса, но Чан, сидя в своем углу, не спускал с него глаз и видел, как он вытащил оттуда ключ от гробницы Серафиса — священный амулет в виде жука-скарабея. Затем Дхандас вышел из комнаты. Он пропадал примерно полчаса. Причина столь долгого отсутствия была ясна Чану: Дхандас не знал иероглифов, и ему просто понадобилось время, чтобы составить надпись. Когда же наконец ему удалось это, он громко крикнул Нохри и Псаро, чтобы они спустились к нему. Пока Дхандаса не было, Чан внимательно следил за Нохри и Псаро, чтобы узнать, не замышляют ли они что-нибудь против Дхандаса: в этом случае, оставшись наедине, они обменялись бы хотя бы несколькими короткими фразами. Но оба мятежника, горя нетерпением увидеть несметные богатства, молча ожидали, когда Дхандас позовет их. Как только Дхандас крикнул им, они сейчас же выбежали из комнаты. Чан продолжал неподвижно сидеть в своем углу. Лицо его ничего не выражало, глаза были полузакрыты и губы плотно сжаты. Так он просидел в одиночестве около часа, все время внимательно прислушиваясь к тому, что делается снаружи. Чан сидел так тихо, что выскочившая из-под стены мышь не выразила ни малейшего беспокойства и, встав на задние лапки, как ни в чем не бывало стала умываться. Но как только она услышала, что кто-то подходит к двери, так тотчас же скрылась в своей норе. Первым в комнату вошел Нохри. Глаза у него блестели, кровь прилила к лицу, и Чан заметил, что, когда он вытаскивал из-за пояса меч, его рука дрожала. Следом за Нохри вбежал Псаро. Положив руку ему на плечо, он как следует встряхнул полководца. Они быстро и горячо заговорили о чем-то на своем языке. Вскоре вернулся Дхандас. Пройдя в угол, он незаметно спрятал назад, под соломенную подстилку, амулет, надел маску и подошел к товарищам. Чану показалось, что он окончательно сошел с ума. Подняв руки над головой, Дхандас начал танцевать, высоко подбрасывая вверх длинные ноги и кружась по всей комнате. Резкие, неожиданные движения и страшное выражение маски делали этот дикий, безумный танец еще более ужасным и отвратительным.  — Золото, алмазы! Алмазы, жемчуга! Ах, сколько сокровищ! Я запускал руки в сундуки, и драгоценные камни и жемчуг просеивались сквозь пальцы, как песок! А вокруг слитки золота! Я мог бы зарыться в них по локти! Ха-ха-ха-ха! — кричал Дхандас. Потом он подскочил к Псаро, схватил его за руки и спросил, заглядывая ему в лицо:  — А вы сдержите свою клятву? Нам следует доверять друг другу.  — На этот счет можете не беспокоиться, — ответил Псаро. — Только не трогайте золото, оставьте его для тех, кто окажет нам помощь, потому что этого требуют интересы Нохри. Ну, а драгоценности мы втроем поделим поровну между собой.  — И вы еще должны обеспечить мне безопасный выезд отсюда, — сказал Дхандас.  — Нохри уже обещал вам это.  — Тогда я помогу вам, оставаясь Гором.  — Здесь живут одни глупцы, и мы сможем сделать с ними все, что захотим, — засмеялся Псаро. В этот момент раздался храп Чана, который заснул в своем углу, и Псаро посмотрел в его сторону.  — Этот нищий старик до сих пор околачивается здесь. Не лучше ли вышвырнуть его вон? — сказал он.  — Это было бы неплохо, — высказал Дхандас свое мнение. — Чего ради держать нам его здесь? Псаро подошел к Чану и схватил его за шиворот. Господин Чан вскочил, словно ничего не соображая со сна, начал размахивать руками, как это делают слепые, и, сбив с ног Псаро, который растянулся посреди комнаты, шагнул вперед и беспомощно остановился. Нохри пришел в ярость, увидев, как нищий старик сшиб Псаро, и набросился на него. То ли Нохри слишком резко толкнул слепого, то ли тот сам потерял равновесие, но только ноги у старика подкосились, и он упал вниз лицом. К счастью, он не ушибся, потому что под ним оказались соломенные подстилки. Нохри, Дхандас и Псаро, как собаки, вцепились в беднягу и вышвырнули его из комнаты. Чан упал на каменный пол и только жалобно стонал и кряхтел от боли, прижав к груди руки, в которых лежал… жук-скарабей Серафиса. Глава XXIV ОСАДА ДВОРЦА Псаро, Нохри и Дхандас вернулись в свою комнату. В зале никого не было, кроме нескольких военачальников, которые сидели в отдаленном углу и развлекались игрой в кости. Убедившись в том, что никто не обращает на него никакого внимания, Чан решил действовать немедленно — в его положении нельзя было терять ни минуты: Дхандас в любой момент мог обнаружить пропажу амулета и поднять тревогу. Опираясь на палку, которую выкинули следом за ним, Чан поднялся, прошел по залу неуверенной, спотыкающейся походкой и, подойдя к лестнице, ведущей к гробнице, быстро сбежал по ней вниз. Он хотел только убедиться в том, что дверь закрыта. Увидев, что Дхандас действительно запер ее, он на всякий случай еще раз повернул круги и лишь после этого побежал назад. В зале он стал прежним беспомощным слепым стариком и, стуча посохом по каменному полу, вышел из храма на улицу. Все мятежное войско погрузилось в крепкий, непробудный сон. Чан медленно брел между палаток, согнувшись в три погибели и ощупывая дорогу палкой. Часовой окликнул Чана, но, разобравшись, что перед ним немой и слепой нищий старик, который вот уже три дня с утра до вечера ходит по всему храму, не стал задерживать его. Отойдя подальше от последнего сторожевого поста, Чан кинулся бежать со всех ног, но не успел он пробежать и ста метров, как услышал, что в лагере поднялась тревога: по-видимому, Дхандас обнаружил пропажу. К счастью, никому из мятежников и в голову не пришло, что нищий старик мог направиться в царский дворец, и поэтому его стали искать возле храма, а когда часовой сообщил, что нищий вышел из расположения войск, Чан был уже далеко. В три часа ночи Чан подошел к дворцу, постучался условным стуком в потайную дверь, и его тут же впустили. Честно говоря, я уже не надеялся вновь встретиться со своим товарищем и вдруг увидел его перед собой живым и невредимым, да еще с амулетом Серафиса в руках! Мы были несказанно поражены и обрадованы — сокровищница снова надежно закрыта от мятежников. Конечно, можно было бы применить динамит, но никаких взрывчатых веществ, как мы уже знали, здесь не было. Теперь у Нохри не будет золота для того, чтобы подкупить горожан! Рано утром был созван военный совет, на котором председательствовала сама царица и присутствовали Бакни, Яхмос, капитан Дхирендра, Чан и я. Мы обсудили создавшуюся обстановку и решили прежде всего укрепить территорию дворца. Зная Дхандаса, которого свела с ума жажда богатства, мы понимали, что он не успокоится до тех пор, пока не вернет жука-скарабея. Бакни с солдатами немедленно приступил к оборонительным работам. В первую очередь были сделаны бойницы в крепких дворцовых стенах. Главным опорным пунктом в том случае, если неприятелю все же удастся ворваться на территорию дворца, Бакни считал центральное здание, в котором жила царица, и поэтому приказал накрепко забить двери этого здания, а окна замуровать. Кроме того, мы прорыли через весь сад широкий ров и устроили ряд других искусственных заграждений. Мы ждали неприятеля пять дней, а он все не появлялся. Как нам стало известно впоследствии, Нохри медлил с осадой дворца потому, что ни Псаро, ни Дхандас не были уверены в том, что слепой нищий — разведчик царицы (вполне возможно, что Дхандас до самой смерти так и не узнал, что это Чан перехитрил его), и разыскивали его в городе. В городе за эти дни ничего не произошло. Население никак не проявляло своего отношения к происходившей борьбе. Я должен сказать, что большинство горожан симпатизировало царице, но, зная силы Нохри, они не осмеливались ей помочь. На рассвете шестого дня мы увидели с крыши центрального здания большое войско под командованием Нохри и Псаро, которое двигалось по реке прямо на дворец. Бакни приказал солдатам занять свои места. Мы молча ждали нападения, отлично понимая, что решается вопрос жизни и смерти каждого из нас и судьба престола страны серафийцев. Наблюдая за всем происходящим, я испытывал тревогу и, как всегда, любопытство. Много часов войско Нохри высаживалось в безопасном месте напротив дворца. Капитан Дхирендра предложил первыми напасть на противника, но Чан и Бакни не поддержали его, так как при встрече с неприятелем в открытом рукопашном бою наше малочисленное войско понесло бы огромные потери. Дхандас в маске Гора расхаживал между солдатами Нохри. Ему, очевидно, не терпелось вновь овладеть амулетом. Только этим я могу объяснить тот факт, что штурм дворца начался после высадки на берег не более двух третей всей армии. Дхандас лично возглавил большой отряд, который был брошен на дворцовые ворота. Солдаты Нохри принесли с собой длинные лестницы. Они приставляли их к стене и пытались взобраться по ним, но защитники дворца подцепляли лестницы железными крючьями и сбрасывали вниз. Гвардейцы стояли насмерть, как каменный утес, о который разбиваются морские волны в тщетной попытке сдвинуть его с места, и метко пущенные ими стрелы наносили врагу большой урон. Но мятежники отличались не меньшим мужеством и упорством, и на место павшего солдата становился другой, из задней шеренги. Бой прекратился лишь с наступлением ночи. Противник отошел от дворца и расположился лагерем. К югу и западу от дворца лежала обширная площадь, и ночью мы увидели на ней тысячи костров, которые разожгли солдаты Нохри. Кроме того, мы узнали, что мятежнике заняли под ночлег все дома на восточной окраине города. Таким образом, если учесть, что к северу от нас протекала река, мы очутились в кольце, и нам теперь ничего другого не оставалось, как сражаться до последнего дыхания. С восходом солнца штурм возобновился. Наше положение значительно ухудшалось в связи с тем, что за ночь к дворцовым воротам подвели таран. Это было такое же стенобитное орудие, как то, которое помогло в свое время одержать победу над Ниневией[30 - Ниневия — древняя столица Ассирии.], Вавилоном и Иерусалимом. Главная часть тарана представляла собой толстое бревно с металлическим наконечником. Воины отводили таран назад и затем с силой ударяли им в ворота. Дхирендра и Чан сражались на главных участках боя. Я же находился в отряде, оставленном Бакни в резерве, и поэтому только с чужих слов знал о мужестве и отваге, которые проявил в тот день капитан Дхирендра. Он защищал центральный, западный, вход во дворец и не ушел оттуда до тех пор, пока все его товарищи не погибли один за другим. Наконец ворота были разбиты. В образовавшийся пролом кинулись солдаты Нохри, которых вел за собой Дхандас, все еще почитавшийся мятежниками за Гора. Чан сражался у восточных ворот, но и там сопротивление было сломлено. Бакни во избежание окружения приказал всем отступать к центральному зданию. Мы отходили в полном боевом порядке. Все раненые заранее были перенесены в центральное здание, где сама царица со своими подругами делала им перевязки и ухаживала за ними. Во второй половине дня, когда сражение было в самом разгаре, я случайно встретился с Дхирендрой.  — Создалось очень опасное положение. Я даже не представляю себе, как сможем мы бороться дальше, — сказал я.  — По-моему, нам нечего отчаиваться, — ответил Дхирендра. — Им еще предстоит преодолеть ров, а это не такое уж легкое дело. Вскоре Нохри с соратниками удалось перетащить таран через ворота в сад. Ряды защитников дворца значительно поредели, и в бой был введен резервный отряд, в составе которого находился и я. Мы должны были оказывать помощь капитану Дхирендре, оборонявшему дворец с фронта. Когда враги пытались подвести таран ко рву, Дхирендра, в маске Анубиса, с патронташем через плечо, быстро и метко стрелял в них, не теряя ни одной пули даром. Я и в мыслях никогда не допускал, чтобы человеческая жестокость доходила до таких пределов. После захода солнца сражение приняло еще более ожесточенный характер. Нохри решил, что темнота только благоприятствует ему, и ввел в бой свежие подкрепления. Мы сражались без отдыха в течение многих часов и в результате неравной борьбы понесли большие потери. Мы устали так, что едва стояли на ногах. В десять вечера Дхандасу удалось подвести таран к самому дворцу. Капитан Дхирендра и Бакни бросились туда, но было уже поздно: противник прочно закрепился на занятой позиции, и все попытки гвардейцев отбросить его назад оказались тщетными. С первого же удара тарана карниз здания с грохотом обвалился, а в стене образовалась брешь. Потом последовал ряд новых ударов, и за час пролом был значительно расширен. В полночь наступило затишье. Страшная усталость, голод и жажда заставили обе стороны без всякого приказа прекратить сражение и отойти назад. Меня разыскал Яхмос.  — Царица желает видеть вас и ваших друзей, — сказал он. Мы с товарищами вошли в приемный зал. Бакни был уже там. Поздоровавшись с нами, царица сразу же открыла заседание, причем мне и на этот раз пришлось исполнять обязанности переводчика.  — Хорошо, если бы из этого здания имелся выход наружу. Тогда я смог бы с небольшим отрядом внезапно напасть на неприятеля с тыла. Среди мятежников поднялась бы паника, и нам, я думаю, удалось бы воспользоваться этим и захватить таран, — высказал свое мнение Дхирендра.  — А в самом деле, нет ли здесь потайного хода? — спросил Чан. Только успел я это перевести, как Бакни с такой силой ударил меня по плечу, что я чуть было не закричал от боли.  — Как же я сам не додумался до этого раньше?! Ведь от дворца в центр города ведет подземный ход! — воскликнул он и тут же обратился к Дхирендре: — Если вы согласны, то я опрошу своих воинов и из числа добровольцев отберу самых крепких и испытанных. С ними мы пройдем в город, нападем на Нохри с тыла, пробьемся сквозь расположение его войск к центральному зданию и овладеем тараном. Мы обратим в бегство мятежные войска и заставим их отойти на тот берег реки! В это время в комнату вбежал какой-то человек и объявил:  — Гонец от Нохри! Он просит, чтобы его приняла царица. Серисис разрешила ввести гонца, и тот, почтительно опустившись перед ней на колени, сказал:  — О царица, полководец приветствует вас и заявляет, что вся страна находится в его руках. Он требует, чтобы вы сдались ему, за что он обещает сохранить вам жизнь и ограничиться высылкой вас за пределы страны. В случае сопротивления вас ждет неминуемая смерть. Царица встала. Ее глаза сверкали, а губы дрожали от гнева.  — Передай своему хозяину, что ни правительница Митни-Хапи, ни защитники ее не боятся тех, кто предал Серисис, — ответила она твердо. Когда гонец, низко кланяясь, вышел из приемного зала, я взглянул на Бакни. Его рука лежала на рукояти меча, а глаза от ярости налились кровью. Глава XXV ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ БОЕМ В эти страшные дни нам некогда было думать о себе. Мы ели, когда чувство голода становилось невыносимым, и ложились спать, когда уже не могли от усталости стоять на ногах. Задолго до рассвета Бакни собрал всех гвардейцев, кроме часовых, и сказал им, что идет на трудное и опасное дело. Он не стал говорить, куда и зачем ему предстояло идти, но не скрыл от них, что, может быть, ни один не вернется назад. После этого Бакни спросил, кто хочет пойти с ним, и гвардейцы все как один сделали шаг вперед. Бакни сказал мне и Яхмосу:  — Видите, я так и предполагал! Это счастье для царицы, что ее престол охраняют такие отважные воины! Отряд добровольцев прошел в зал, где сидела царица с Чаном и Дхирендрой. Гвардейцы до сих пор принимали их за Тота и Анубиса. Я несколько раз просил разрешения покончить с этим обманом, но Серисис и Яхмос отвечали мне:  — Сделав так, мы многое потеряем. Пусть ваши друзья останутся богами еще на несколько дней. Для суеверных серафийцев не было ничего необычного в том, что боги их предков спустились на землю и плечом к плечу сражаются вместе с простыми смертными. Да оно и понятно, если обратиться к примерам из истории других народов. Всем известно предание о Троянской войне, в котором рассказывается, что, когда Троя начала одерживать верх, боги Олимпа, разделившись, приняли участие в борьбе людей и выступили одни на стороне Греции, другие — на стороне Трои. Аналогичные сказания мы можем найти и у древних египтян. И сейчас, в эти дни, солдаты считали себя не столько сторонниками Серисис или полководца Нохри, сколько сторонниками и последователями Анубиса и Тота или Гора. Вот почему добровольцы были обрадованы и воодушевлены, когда услышали, что их поведет сам Анубис, — никто не сможет защитить их лучше бога смерти. Провожая воинов до подземного хода, я вспомнил подземелье на берегу Меридова озера, состоящее из трех тысяч комнат, многие из которых я видел своими глазами. Впереди шел раб с факелом в руке. Он вел нас из одной комнаты в другую, и мне казалось, что мы идем уже очень долго. Наконец мы прошли в огромный зал площадью не менее двухсот пятидесяти квадратных метров, с таким низким потолком, что человек выше среднего роста мог свободно достать до него рукой, даже не вставая на цыпочки. Хоть я не инженер, тем не менее я с удивлением отметил про себя, что в зале не было ни одного столба, поддерживавшего такой огромный свод. Раб остановился у статуи, которая ничем не отличалась от статуй сидящих писцов на дороге, ведущей в Митни-Хапи. Бакни подошел и, по-видимому, повернул какой-то механизм, потому что статуя сдвинулась в сторону, и в стене перед нами показалась узкая щель, в которой я разглядел несколько ступенек. Бакни попрощался со мной, потом молча подошел к подземному ходу, спустился вниз по ступенькам и исчез в темноте. Гвардейцы шли за ним гуськом. Они были спокойны, хотя знали, что впереди их ждет трудное и опасное дело. Я с волнением смотрел на этих героев, которые готовы были погибнуть, выполняя свой долг. Последним шел капитан Дхирендра в маске Анубиса. Он положил руку мне на плечо, наклонился и тихо сказал:  — Прощайте, профессор! Если мы с вами оба погибнем в предстоящем бою, значит, такова судьба. Обо мне не беспокойтесь: я, как и вы, одинок, и нет у меня ни жены, ни детей — никого, кто вспоминал бы обо мне… Одно время я жил в Аллахабаде и любил по вечерам ходить в парк Хусро и угощать детишек сластями…  — Знаете ли, я тоже любил это занятие, — улыбнулся я. Дхирендра рассмеялся. Раб взглянул на него с удивлением: он никогда бы не подумал, что бог смерти может смеяться,  — Все мы похожи один на другого, независимо от нашего возраста, — сказал капитан Дхирендра и спустился, в подземный ход. Я долго прислушивался к его быстрым шагам и, когда они смолкли, обратился к рабу:  — Ты останешься здесь?  — Да, вход открыт, и я должен дождаться отряда, который сейчас прибудет для его охраны, — ответил раб. Темнота действовала на меня удручающе, и я спросил со страхом:  — Как же мне вернуться? — Возьмите мой факел: я не ребенок и темноты не боюсь, — сказал он. — Я не могу проводить вас, потому что мне нельзя уйти отсюда. Вы же идите с факелом и внимательно смотрите под ноги. Следы, оставленные нами на запыленном полу, выведут вас наружу. Я понимал, что раб подсмеивается над моей робостью, но ничего не мог поделать с собой. Мне казалось невыносимым оставаться дольше в этом мрачном подземелье и хотелось как можно скорее снова попасть во дворец, даже если там опять завязалось сражение. Я взял факел и пошел назад. Действительно, на полу лежал толстый слой пыли, скопившейся здесь в течение тысячелетий, и на ней отчетливо были видны наши следы. В подземелье я потерял всякое представление о времени и, вернувшись во дворец, был поражен: оказалось, что уже совсем светло. Но еще более удивительным было то, что вокруг стояла тишина. Я вошел в комнату к царице, где были Чан и Яхмос, и спросил:  — Что случилось? Почему они не возобновили наступление?  — Они могут пойти на штурм в любой момент, — ответил верховный жрец. — Нохри собрал всех своих солдат на площади перед дворцом. Мне кажется, что он решил напасть на нас со всех четырех сторон. Дворец, как я уже говорил, находился на правом берегу реки, и от главных ворот к реке вели широкие каменные ступени, напоминающие собой бенаресскую набережную Панчгангагхат. Именно по этой лестнице в день нашего приезда в Митни-Хапи спускалась царица, чтобы почтительно приветствовать богов. Сразу же за воротами начинался сад, окружавший центральное здание дворца с севера, запада и востока, а с юга непосредственно к этому зданию примыкала внешняя дворцовая стена, такая высокая, что на нее нельзя было взобраться даже по приставной лестнице. Мятежники, ворвавшись через главные ворота, заняли к этому времени весь сад. Пролом в стене был сделан в передней части центрального здания, немного левее входа в приемный зал, к которому примыкало множество маленьких комнат. В глубине приемного зала мраморная лестница вела на второй этаж, в зал заседаний; здесь же были расположены спальня царицы и тронный зал. Подняться наверх можно было только этим путем. Лестница была такой широкой, что на ней могли выстроиться в ряд пятнадцать человек. Решив, что противнику рано или поздно удастся расширить пролом, мы заранее хорошо забаррикадировали лестницу мешками с песком. Нападения с флангов мы не боялись. Поджечь нас не могли, так как все здание было выложено из камня. Таким образом, читателям, наверное, уже стало ясно, что нас не пугала даже потеря приемного зала: на лестнице численное превосходство армии Нохри уже не будет иметь такого значения, поскольку линия наступления ограничивалась ее шириной. Мы ожидали нападения в течение нескольких часов. Я еще не успел отдохнуть после вчерашнего дня и потому зашел в одну из верхних комнат, где было сравнительно прохладно, несмотря на жаркий день, и, улегшись на ковре, расстеленном на полу, моментально уснул. Но спал я недолго. Проснулся и увидел, что у окна стоит сама царица Серисис. Я встал, и она подозвала меня к себе:  — Мне очень жалко, что я вас разбудила, Тутмос. Надеюсь, вы простите меня за это. Мне хочется сказать вам правду. Вы очень умный человек и, может быть, поймете меня. Когда я смотрю в окно, мне кажется, что дни мои сочтены. Я выглянул в окно — под нами виднелся город Митни-Хапи. Солнце ярко освещало крыши домов. По улицам, точно муравьи, двигались маленькие фигурки людей. На базарах было полно народу. Крестьяне, разложив свой товар, зазывали покупателей. Меня сперва удивило, что даже в такое ужасное время распорядок жизни в городе оставался прежним. Но потом я понял, что так оно и должно быть: шла борьба за престол, и касалась она только Нохри и царицы.  — Тутмос, я начинаю думать, что фараон и царица не так уж много значат, как мне твердили о том с детства. Тысячелетиями мои предки управляли этим народом. Все величие Митни-Хапи, изумительные памятники искусства, которые вы увидели здесь, — все это дело рук фиванских фараонов. И тем не менее этих людей, — царица указала рукой на город, — совершенно не трогает судьба нашей династии: нам угрожает смертельная опасность, а они по-прежнему спокойно ходят на базар. Юная царица с болью в сердце говорила мне все это, но утешить ее мне было нечем. Подумав немного, я сказал:  — Мы не должны ничего бояться. Все будет хорошо, если мы в прошлой жизни совершали добрые деяния, ну, а если мы были грешны в чем-то, то самое худшее, что может с нами произойти, будет лишь искуплением нашей вины. В это время из сада донесся громкий крик, от которого, казалось, содрогнулись и земля и небо. Глава XXVI ПОБЕДА По тому, с какой яростью мятежники пошли на приступ, мы поняли, что Нохри решил во что бы то ни стало сегодня же захватить дворец. План штурма был так тщательно разработан и противник так смело и отважно шел на нас, что мне стало страшно. Не раз солдатам Нохри удавалось продвинуться вперед, но гвардейцы стойко отражали нападение и отбрасывали их назад. Противник попытался проникнуть во дворец с востока и с запада, но мы без особого труда сорвали его план. Главный удар мятежников приходился на ту часть здания, что была пробита тараном. Чан с группой гвардейцев стоял у пролома и отбивал одну атаку за другой. Его револьвер не замолкал ни на минуту. В первых рядах атакующих неизменно находился Дхандас, и было удивительно, как они оба до сих пор оставались в живых, словно и в самом деле были бессмертны. Гвардейцы потеряли много товарищей, но противник понес еще большие потери. Стоило кому-нибудь из мятежников появиться в проломе, как его тут же укладывала на месте пуля, пущенная господином Чаном, или стрела солдата Бакни. Когда противнику все же удавалось пройти через пролом, завязывалась рукопашная схватка. Это было страшное зрелище. Мне просто повезло, что я не участвовал в рукопашном бою, — для человека с моим телосложением и моей физической силой это означало бы верную смерть. Я пребывал вместе с царицей в тронном зале и лишь время от времени спускался вниз, чтобы узнать о ходе сражения. Но вот положение резко изменилось. Дхандасу удалось с помощью револьвера расчистить себе путь и ворваться в пролом. Следом за ним во дворец кинулись солдаты Нохри. Возможно, что мятежники снова были бы отброшены назад, если бы в это время не поспели Нохри и Псаро со своим резервом. Чан с товарищами отошли к лестнице, и начался безжалостный рукопашный бой, длившийся минут пять. Нохри, Псаро и Дхандас принимали в нем самое активное участие. Нохри смеялся — он был уверен в победе. Наконец гвардейцы отошли на последний рубеж, за баррикаду. Наступал решающий час, и вопрос жизни и смерти вставал теперь с особой остротой. На баррикаде сражалось пятнадцать человек, а остальные собрались в ожидании своей очереди в одной из верхних комнат. Когда кто-либо из защитников баррикады погибал, на его место тотчас же вставал другой боец. Приемный зал был битком набит мятежными солдатами, и ни одна стрела не пропадала даром. Первым, кто попытался подняться по лестнице, был Псаро. Но он успел взбежать лишь на пять-шесть ступенек, как раздался револьверный выстрел. Псаро вскрикнул, упал лицом вниз и покатился по ступенькам. Солдат, которые бежали следом за ним, постигла та же участь. Тогда по приказу Нохри мятежники двинулись вперед плотной стеной. Шедшие в передних рядах падали, но следом за ними, по телам своих мертвых товарищей, шагали другие. В это напряженное время ко мне вдруг подбежал Чан.  — Вы ранены? — спросил я.  — Если бы меня ранили — еще не беда! Случилось худшее: у меня кончаются патроны, — ответил он. Это было ужасно! Ведь мятежникам до сих пор не удалось овладеть баррикадой главным образом благодаря метким выстрелам Чана. Дхандас тоже перестал стрелять: по-видимому, и у него не осталось патронов.  — Сколько же вы еще сможете продержаться? — спросил я.  — Несколько минут. Их значительно больше, и они вот-вот осилят нас. Только Чан это произнес, как на баррикаде появился Дхандас. Ударяя налево и направо обоюдоострым мечом, он упорно пробивался вперед. Я не сомневаюсь, что в это время он ни о чем не думал, кроме как о жуке-скарабее, с помощью которого он завладеет наконец сокровищами Серафиса. Гвардейцы вынуждены были отступить. Мешки с песком полетели вниз, расчищая проход для солдат Нохри. Царица укрылась в тронном зале, а голоса мятежников между тем раздавались все ближе и ближе. Из защитников дворца оставались в живых Чан, Яхмос, я и не более сорока солдат. Лицо Серисис было бледно, как полотно. Молча, с достоинством, не спеша подошла она к трону и села с высоко поднятой головой, украшенной короной. Она приготовилась принять удар судьбы стойко, как подобает царице, чьи предки были великими фараонами. Полководец Нохри в сопровождении Гора-Дхандаса продвинулся к самым дверям тронного зала и громко крикнул:  — Серисис, оставь престол Митни-Хапи тому, у кого достаточно сил, чтобы овладеть им и удержать его в своих руках! Но не успел еще Нохри закрыть рот, как внизу послышался страшный шум и раздались крики ужаса. Затем наступила тишина, и мы ясно услышали, как кто-то иронически произнес:  — О! Пойдемте же вперед и посадим Нохри на трон! Я сразу узнал этот голос. Он принадлежал не кому иному, как капитану Дхирендре. В отличие от Чана, который никогда не выходил из себя, капитан Дхирендра был человеком горячим и поэтому, забывшись, произнес эту фразу во всеуслышание на хинди. Отряд Дхирендры и Бакни появился с тыла так внезапно, что мятежники растерялись от неожиданности и большинство обратилось в бегство. Дхирендра и Бакни быстро заняли мраморную лестницу, а оставшиеся в живых гвардейцы вышли из тронного зала на соединение с ними. Таким образом Нохри и Дхандас попали в окружение. Дхандас не собирался сдаваться и беспорядочно размахивал мечом, от которого страдали не столько гвардейцы, сколько его же соратники. Нохри понял, что он бессилен что-либо сделать, и кинулся на прорыв в тронный зал. Его доспехи защитили его от мечей, но несколько гвардейцев, оставшихся с царицей, сумели справиться с ним и обезоружили его. Дхандас, увидев, что он остался теперь один, бросился вниз по лестнице прямо на Дхирендру. Дхандас был сильнее Дхирендры и рассчитывал, оттолкнув его в сторону, спастись бегством. Дхирендра из каких-то соображений не стал стрелять из револьвера, но не пропустил Дхандаса, и между ними завязалась борьба. Дхирендра не устоял на ногах, и, тесно сцепившись друг с другом, оба бога покатились по лестнице. При падении их маски сломались, слетели с голов, и серафийцы впервые увидели их настоящие лица. Вполне возможно, что Дхандас убил бы Дхирендру, но тут неожиданно один из мятежников со злостью воткнул копье ему в грудь, и Дхандас распластался на спине, широко раскинув руки и ноги. Потом он попытался встать, но силы оставили его, и голова беспомощно упала набок. Так негодяй, подло предавший своих товарищей, погиб от руки тех, с кем он пошел против нас, а благородный капитан Дхирендра даже в минуту смертельной опасности не выстрелил в своего заблудшего соотечественника, хотя его револьвер был в боевой готовности. Мятежники пришли в ярость, раскрыв наш обман, и Дхирендру постигла бы та же участь, что и Дхандаса. Но в это время сообразительный Чан отвлек их внимание на себя, расстреляв последние пять-шесть патронов в потолок, и Дхирендра успел взбежать наверх. Не стоит говорить о положении мятежников, в каком они очутились после смерти Псаро и Гора и пленения Нохри, — это и без того ясно. Бакни приказал своим гвардейцам выбросить противника из дворца, и вскоре вся территория была очищена от неприятеля. Яхмос тут же издал приказ, в котором сообщалось, что мятежники потерпели поражение, но царица милостива и готова простить солдат, выступивших против нее, если только они немедленно сложат оружие. Я достал аптечку и всю ночь провел около раненых. Хотя я не был знаком с медициной, но анатомию знал хорошо и потому мог оказать им первую помощь. Мне помогали люди, которые пришли сюда подобрать тела павших воинов, чтобы сделать мумии и затем похоронить их независимо от того, на чьей стороне они сражались. Древние египтяне верили в то, что дух, покинувший тело в момент смерти, должен вновь вернуться, поэтому они придавали огромное значение не только тому, чтобы сохранилось тело, но чтобы покойник выглядел как живой. Во время восстания погибли тысячи людей, и весь город и вся страна оплакивали павших. Серафийцы перестали бриться, есть мясо и пить вино. Женщины не причесывались, не подводили глаза, не красили щеки и не натирали руки листьями мирта, как они это делали обычно. Когда специалисты по бальзамированию, прибывшие в Митни-Хапи из всей страны, делали мумии, на площади перед дворцом дважды в день собирались горожане и громко рыдали. На берегу реки была выстроена огромная каменная гробница для мумий погибших мятежников. Гробницу для погребения мумий гвардейцев построили в дворцовом саду. В течение всего этого времени я и мои товарищи не выходили из дворца, потому что серафийцы, узнав об обмане, жаждали нашей смерти. Столетиями в этой забытой всеми стране не было ни одного чужеземца. Первым из иностранцев, посетивших страну серафийцев, был Шивнатх Джаухри, укравший амулет Серафиса. Поэтому понятны недоверие и ненависть, с которыми отнеслись к нам подданные Серисис. У нас не было здесь ни одного друга, кроме царицы, Бакни и Яхмоса. Не прошло и двух недель, как жизнь вошла в прежнее русло. Большую часть этого времени я провел с царицей. Она о многом расспрашивала меня, и я по мере своих сил знакомил ее с внешним миром. Однажды она воскликнула:  — Все, что вы рассказываете, кажется мне необычным, дивным сном!  — То же самое кажется и мне, когда я думаю о том, что видел и вижу здесь, — ответил я. Как-то раз царица сказала мне:  — Тутмос, я отношусь к вам как к отцу, и мне очень не хочется, чтобы вы уезжали отсюда.  — Царица, я привязался к вам не меньше, чем вы ко мне. Но чужеземцам нельзя жить в вашей стране. Разрешите нам уехать, — попросил я.  — Мне очень жалко расставаться с вами, но ничего не поделаешь, — вздохнула Серисис. — Яхмос говорит, что вам опасно медлить с отъездом, да и ваши товарищи к тому же спешат вернуться домой. Поэтому я не смею вас больше задерживать. Но вам я обязана жизнью и троном, и я и мои потомки никогда не забудут вас и вечно будут глубоко признательны вам за вашу помощь.  — Как же мы выберемся отсюда? — спросил я.  — Это знает Бакни: ему известна дорога через лес, — ответила она. Глава XXVII ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ За два дня до нашего отъезда состоялась казнь Нохри. Перед тем как покинуть страну серафийцев, я отдал Яхмосу священный амулет и рассказал ему тайну гробницы. Ни я, ни мои друзья не хотели даже дотронуться до сокровищ Серафиса. В ответ на это выражение нашей дружбы Яхмос подарил мне другой амулет, также сделанный в виде жука-скарабея, красивый кувшин и еще несколько вещиц, которые до сих пор хранятся у меня дома. Когда я прощался с царицей, ее глаза были полны слез. Мне было еще тяжелее расставаться, потому что я успел привязаться к ней, как к дочери. Мои товарищи тоже были растроганы. Старый Яхмос долго кланялся, провожая нас. Мы вышли из дворца подземным ходом. Когда мы проходили по улицам Митни-Хапи, было уже за полночь и вокруг царила тишина. Вдруг раздался окрик стражника, но Бакни назвал свое имя, и тот почтительно приветствовал его и отошел в сторону. На реке мы увидели заранее приготовленные для нас две лодки. Мы сели в них и отплыли. Проплывая мимо храма бога Ра, я вспомнил адвоката Верховного суда города Патны Дхандаса Джаухри. Его привела сюда жажда золота. Забыв обо всем ради богатства, он погиб здесь, и его мумия погребена в чужой земле, вдали от родины. Часа за два до восхода солнца мы вылезли из лодок. Дальше путь наш лежал через горы. Когда мы взобрались на вершину горы, уже совсем рассвело, и, оглянувшись назад, мы в последний раз посмотрели на видневшийся вдали удивительный город Митни-Хапи. Потом мы подошли к какому-то ручью и впервые за много дней как следует помылись. Краска сходила с нас с большим трудом. Позавтракав, мы опять двинулись в путь. До самого вечера мы спускались вниз с горы и к заходу солнца подошли к невысоким зарослям кустарника. Впереди на горизонте темной полосой высился лес.  — Это и есть тот страшный, дремучий лес, который окружает нашу страну с трех сторон, — сказал Бакни. — Говорят, что там водятся злые духи и призраки. Чтобы пройти через него, вам потребуется много времени. Через два дня мы подошли к этому лесу и здесь простились с отважным Бакни и сопровождавшими его солдатами. Бакни подарил на память капитану Дхирендре свой меч, а Дхирендра отдал ему ящичек со стеклянными глазами. Мы расставались друг с другом с тяжелым сердцем и со слезами на глазах. С нами остались четыре негра-раба, которые несли наши вещи, и негр-проводник, который путешествовал по этому лесу вместе с Псаро. Мы думали вначале, что переход через лес не представит никакого труда, но мы ошибались. Лианы и колючий кустарник постоянно преграждали нам путь, хватали нас за одежду и рвали ее. Лесные пиявки и насекомые и днем и ночью не отставали от нас, и наши тела опухли от укусов. Сейчас мне кажется, что путешествие по лесу было не менее трудным, чем переход через пустыню. Наконец, потеряв счет дням, мы вышли из этого леса. Перед нами текла небольшая река. Срубив деревья, мы сделали из них плот и, отпустив наших провожатых, поплыли на нем вниз по течению. Через несколько дней мы увидели какую-то деревню. Как выяснилось, в ней жило какое-то африканское племя, у которого благодаря опыту умного и ловкого капитана Дхирендры нам удалось получить столько еды, сколько нам было нужно. Еще через несколько дней течение принесло нас к реке Кобуа, и по ней мы в конце концов добрались до озера Виктория, лежащего на границе между Угандой и Кенией. Теперь нам нечего было волноваться за свою судьбу. В городе Кисуму мы достали одежду и вновь стали цивилизованными людьми. В городах Найроби и Момбасе и в ряде других мест нам пришлось рассказать о своем путешествии, а я даже прочитал несколько лекций. Но мне кажется, что никто не верил нам всерьез, хотя все слушали нас с большим интересом. Люди приходили на мои выступления, как на развлечение, словно я рассказывал все это ради смеха. Я даже написал научную книгу с подробным отчетом о нашем путешествии в страну серафийцев, но ее никто не пожелал издавать. Когда я пытаюсь убедить людей в своей правдивости, они почему-то считают меня не совсем нормальным. ОГЛАВЛЕНИЕ От переводчика...3 Предисловие...7 Глава I. Серафис...11 Глава II. Жук-скарабей...19 Глава III. Необыкновенные путешествия Шивнатха Джаухри...25 Глава IV. Похищение амулета...34 Глава V. Капитан Дхирендра включен в состав нашей экспедиции...38 Глава VI. Посвящение господина Чана в нашу тайну...45 Глава VII. Первый подвиг Чана...49 Глава VIII. Из Суэца в Каир...55 Глава IX. От Каира до Игольной горы...58 Глава X. В стране песков...67 Глава XI. Дорога Сидящих Писцов...77 Глава XII. Колесница...81 Глава XIII. Боги Нильской долины в стране Серафиса...86 Глава XIV. Митни-Хапи...94 Глава XV. Полководец Нохри...102 Глава XVI. Возвращение Псаро...106 Глава XVII. Встреча с царицей...111 Глава XVIII. Перед бурей...118 Глава XIX. Начало бури...123 Глава XX. Вылазка Бакни...131 Глава XXI. Бой в храме бога солнца Ра...138 Глава XXII. Решение Чана...144 Глава XXIII. Второй подвиг Чана...149 Глава XXIV. Осада дворца...155 Глава XXV. Перед решающим боем...160 Глава XXVI. Победа...165 Глава XXVII. Возвращение на родину...171 notes Примечания 1 Фонд обследования Египта — организация, созданная в конце XIX века для содействия широкому развитию археоогических раскопок в Египте (Эти и все последующие примечания сделаны переводчиком.) 2 Наланда — город, расположенный в Северной Индии, недалеко от Патны, столицы современного штата Бихар. 3 Двенадцатая династия фараонов Египта правила предположительно с 2000 по 1801 год до н. э. 4 Ном — административная единица древнего Египта. 5 Дхоти — вид набедренной повязки. 6 Имеется в виду поражение, нанесенное Египту в 525 году до н. э. персидским царем Камбизом, вторгшимся в пределы этой страны и покорившим ее. 7 Рупия — индийская денежная единица, примерно равная 84 копейкам. 8 Мурия — скорописное письмо в языке хинди. 9 Гизэ — город, расположенный недалеко от Каира. 10 Бхагиратхи — река в Северной Индии; при слиянии с рекой Алакнандой образует реку Ганг. Иногда Бхагиратхи называют Гангом, ошибочно принимая ее за верхнее течение реки Ганг. 11 Саис — древнеегипетский город, расположенный в дельте Нила. 12 Бенарес — город в Северной Индии. 13 Кардамон — растение из семейства имбирных; семена кардамона применяются в медицине и в кулинарии (в качестве пряности). 14 Офир — древняя страна, расположенная в Южной Аравии или на восточном побережье Африки и известная тем, что отсюда, согласно преданиям, палестинскому царю Соломону доставлялись золото, драгоценные камни и ценные породы дерева. 15 Элам — древняя страна, расположенная к востоку от Вавилона и к северу от Персидского залива. 16 Осирис — древнеегипетский бог земли, воды и растительного мира. 17 Принсеп — ученый первой половины XIX века, прочитавший надписи индийского царя Ашоки, правившего предположительно в 264-226 годах до н. э. 18 Роулингсон Г. — известный английский путешественник середины XIX века, прославившийся своими работами по расшифровке персидского клинописного письма. 19 Андаманцы — жители Андаманских островов, расположенных в Индийском океане. 20 Айны — народность, населяющая остров Иессо, южную половину Сахалина и Курильские острова. Прозвище «мохнатые» айны заслужили из-за сильной волосатости. 21 Дау — одномачтовое арабское судно с треугольным парусом. 22 Копты — народность, живущая в Египте; считаются потомками древних египтян. Коптский язык, вытесненный в VII веке н. э. арабским языком и сохранившийся до наших дней лишь как церковный язык, является последней стадией развития древнеегипетского языка. 23 Мариэтт — известный французский египтолог XIX века, отдавший всю свою жизнь археологическим исследованиям в Египте. 24 По индийской мифологии, Хануман, легендарный царь обезьян, славился своей мудростью, и ему приписывается множество афоризмов. 25 «Рамаяна» — героический древнеиндийский эпос. 26 Рамбха — легендарная индийская танцовщица, славившаяся своей красотой. Шачи — супруга бога Индры, которая, согласно древнеиндийским мвфам, отличалась несравненной красотой. 27 Амасис (Яхмос II) — египетский фараон, правивший в 569-525 годах до н. э. 28 Алигарх — город в Северной Индии. 29 Юдхидшир — один из героев древнеиндийского эпоса «Махабхарата». 30 Ниневия — древняя столица Ассирии.